не переборщить, чтобы добавка не сказалась на цвете монет.
Так вот, специалисты-нумизматы, изучавшие монетное дело Синопы, сделали несколько интересных наблюдений. Во-первых, среди монет, выпущенных этим городом в IV в. до н. э., оказалось необычно много «порченых», то есть неполноценных, с примесью меди. Во-вторых, что более странно, были выявлены — и тоже в немалом количестве — синопские монеты, испорченные уже в самом прямом смысле слова: кто-то наносил по ним удар мощным резцом, оставляя глубокую, бросающуюся в глаза вмятину.
С какой целью? В принципе это могли делать официальные инстанции, контролирующие чистоту состава монетного металла: обнаружив поддельную монету из сплава серебра с медью (у нее вес будет меньше, чем у полноценной, поскольку медь — более легкий металл), специально уродовать ее и тем самым выводить из обращения: такую уже вряд ли кто-то возьмет. Проблема в том, что вмятины находят не только на «порченых», но и на вполне нормальных монетах. Пока перед нами загадка.
Но самым интересным оказалось «в-третьих». Были открыты монеты, на которых, помимо положенных изображений и указания на принадлежность Синопе, стояло имя «Гикесий». А именно так, напомним, звали отца Диогена! Естественно, у ученых сразу возник соблазн считать, что это он и есть.
Получается, Гикесий был не простым менялой, как пишет Диоген Лаэртский, а монетным магистратом? Это уже куда более высокий ранг, статус важного должностного лица государства. Впрочем, одно другому не противоречит: ведать чеканкой вполне могли поставить профессионального трапезита, который по роду своих занятий должен был прекрасно разбираться во всем, что связано с деньгами.
Правда, смущала датировка монет с именем Гикесия, как ее давали нумизматы, — после 362 г. до н. э. В это время, получается, он (а, стало быть, и его сын) еще не был изгнан из Синопы. Диоген после изгнания (возможно, постранствовав некоторое время) явился в Афины и там стал учеником философа Антисфена. Последний скончался не позднее 360 г. до н. э. (скорее всего, даже раньше). Как-то маловато времени остается на весь этот ряд событий. Кроме того, если вспомнить, что Диоген, как обычно считается, родился около 412 г. до н. э., то получится, что он начал приобщаться в Афинах к философской мысли, когда ему было уже за пятьдесят. Вряд ли возможно это допустить. Его прибытие в «город Паллады» обычно относят к периоду 390–385 гг. до н. э.{37}. (впрочем, насколько это верно, нам еще предстоит разбираться).
Нужно оговорить еще и то, что даты монетных выпусков второстепенных греческих полисов в большинстве случаев не могут быть определены с точностью и уверенностью. Лишь для нескольких значительнейших государств Эллады (таких, например, как Афины и Коринф) выстроена разработанная хронология чеканок, позволяющая определить время изготовления той или иной конкретной монеты с точностью, скажем, до десятилетия (никогда — с точностью до года, тем более что на античных деньгах, в отличие от современных, год выпуска не проставлялся).
Далее стали известны синопские монеты с именем Гикесия, но датируемые не второй половиной IV в. до н. э., а первой половиной того же столетия и даже концом предыдущего. Теперь было ясно, что перед нами не один человек, а несколько, тезки. На сегодняшний день в истории Синопы насчитывается 5–6 монетных магистратов, носивших имя Гикесий{38}. Тут еще нужно отметить, что имя это, в отличие от популярнейшего имени «Диоген», было весьма редким в Греции. И то, что на одной и той же должности мы встречаем столько тезок, надо полагать, не является случайным совпадением. Похоже, все эти Гикесии были родственниками, выходцами из одной и той же семьи. В эллинских семьях вообще было принято пользоваться достаточно узким набором имен, которые давались их членам из поколения в поколение.
Наконец, было сообщено об экземпляре совсем уже уникальном{39}. Это синопская драхма, на которой имя монетного магистрата (сокращенное) значится как ΔΙΟ. «Дио…» — Диоген? Получается, не только отец нашего героя ведал чеканкой, но и сам он тоже? В принципе ничего удивительного в этом не было, коль скоро он происходил из семьи, потомственно связанной с монетным делом.
Эта драхма тоже имеет вмятину от удара резцом (о таких вмятинах говорилось выше). При ее взвешивании выяснилось, что она состоит на 90 процентов из серебра и на 10 процентов из меди. Таким образом, изготовлена из сплава, а не из чистого металла. Типичная «порченая» монета!
Итак, пазл сложился? Можно даже предложить парочку альтернативных реконструкций хода событий. Первый вариант: Диоген, руководя монетным двором Синопы, выпустил неполноценную драхму (точнее, разумеется, целую серию таких драхм — ради одной не стали бы возиться с плавкой), а кто-то это вычислил и резцом пометил монету как негодную. Дело получило огласку, виновник был уличен (сделать это не представляло никаких трудностей — имя-то на монете стояло), судим и приговорен к изгнанию.
Второй вариант: «испортили» драхмы работники монетного двора без ведома Диогена. А он сам, проверяя монеты, заметил изъян и пометил их резцом. Но это ему уже не помогло — будучи начальником, ответственность должен был нести он. И опять же суд и изгнание…
Красиво, но не отличается стопроцентной убедительностью. Во-первых, Диоген — далеко не единственное древнегреческое имя, начинающееся с «Дио-»; не менее распространенными были имена Диодор, Дионисий, Диофант, Диокл и т. п. Во-вторых, даже если это действительно «Диоген», то не обязательно «наш» Диоген. Вполне возможно, тоже тезка, член той же семьи (в семьях, напомним, имена повторялись). В-третьих, нельзя исключать даже того, что монета, о которой мы сейчас говорим, является поддельной. Этот промысел, к сожалению, и поныне про-цветаст; теперь их подделывают для того, чтобы сбывать малокомпетентным коллекционерам, а порой еще и для того, чтобы пускать в прессу такие вот сенсации.
Одним словом, как и почти во всем, что связано с Диогеном, приходится вновь и вновь повторять сакраментальную фразу: вопрос пока приходится оставить открытым. Обратим внимание на еще один нюанс. В античных полисах, как правило, государственные должности не могли занимать лица моложе тридцати лет. Таким образом, если будущий киник побывал-таки монетным магистратом, а потом был изгнан и отправился в Афины, это означает, что он обратился к философии уже в отнюдь не юношеском возрасте. Несомненно, ничего невозможного в таком обороте нет. Но вот для сравнения: Аристотель уже в 17 лет твердо решил стать философом и поступил учиться в Академию Платона.
Может вызвать некоторое недоумение и то, что самопознанию решил предаться человек, деятельность которого ранее была связана исключительно с деньгами. Финансист, как мы сказали бы теперь, а эта порода людей отличается сугубым прагматизмом. Впрочем, можно ведь
