и жесткая щетка. Содранные руки. На кухне запахло чем-то сладким. Дым. Я посмотрела на мужчину. Он пыхтел трубкой, от которой и шел сладковатый, приторный запах. Я поморщилась. Этот аромат мне не понравился. Гость сидел с закрытыми глазами. Голова откинута к стене, руки у него были сложены не груди. Дремать с трубкой в зубах — это то же искусство. Очередная кастрюля с теплой водой, чтоб ополоснуть посуду. Осталось только кухню подмести. Я подошла к венику, который стоял в углу, рядом с которым сидел гость. Гость приоткрыл глаза. Проследил, как я взяла веник и вновь их закрыл, продолжая изображать из себя трубу дома, из которой шел дым.
Когда я оказалась на этой планете, то перестала следить за временем. А чего за ним следить, когда Грукт открывал столовую с рассвета, а закрывал с закатом. Куда торопится? Работа никуда от меня не убегала. А засыпала я обычно, когда все было переделано. Спать приходилось на кухне. Деревянная лавка вместо кровати, подушка, набитая сухой травой и старое одеяло — классная кровать после тяжелого дня.
Фонарь давал слабый свет. Здесь освещение было за счет каких-то кристаллов, которые ставили в стеклянные банки с кольцами и подвешивали под потолком. Когда требовалось выключить фонарь, то на банку накидывали тряпку. Фонари были бессменные. По крайней мере сколько я здесь была, Грукт их при мне не менял.
Я села на лавку. Пора ложиться спать, только сил нет. Хочется разреветься. Только слезы ведь не помогут. Оставалось только закрыть глаза, прислониться спиной к стене, от которой веяло холодом. Топот ног. Я покосилась в сторону гостя. Надо же так топать. Он взял деревянную миску. Налил в нее воды. После этого подошел ко мне. Я хотела встать на ноги, но он положил руку мне на плечо. Тяжелая у него была рука. Спросить, что он хочет, у меня не получилось. Почему-то все слова разбежались. Он же сел рядом. Миску с водой поставил рядом. Достал из сумки, что висела на поясе баночку. Я и не заметила вначале, что у него на поясе висело несколько сумок. Открыл баночку с мазью. Подцепил толстым пальцем мазь. Все это было в полной тишине. Он взял меня за руку и стал накладывать мазь на ранки и трещины.
— Зачем? — я все-таки вспомнила местную речь. Ответа не было. Он словно меня не услышал. Рука перестала щипать. Сразу пришло облегчение. Он закончил с одной рукой и принялся за вторую.
Помощь не бывает бесплатно. Вот не поверю я в искренность намерений чужака. Осталось только дождаться, что он потребует. Мазь была дорогая. Быстро заживляла раны. Еще я слышала, что она омолаживает. У Грукта была такая баночка, но на меня тратить он ее не собирался, в отличие от незнакомца.
— Спасибо, — сказала я.
— Родители? — спросил он.
— Что? — не поняла я.
— Твои родители? — повторил он, окидывая взглядом столовую.
— Грукт и Мурта, которым постоялый двор принадлежит?
— Да.
— Нет, — я даже отрицательно головой замотала. — Что…
Слова опять потерялись. Он убрал мазь. Достал какую-то тряпку и смочил ее в миске. После этого приложил ее к моей щеке.
— Грязь, — ответил он, словно это все объясняло. — Пойдешь с нами?
От его слов стало страшно. Если еще недавно я жаловалась на свою жизнь, то теперь мне жесткая лавочка стала казаться родной и безопасной. Этот же человек, который тряпкой стирал грязь с моего лица, был страшным и непонятным.
— Нет, — ответила я, отстраняясь от него.
— Почему? — спросил он.
— Не могу, — я увеличила расстояние между нами. — Вам лучше уйти. Мне пора спать. Поздно.
— Ты не из этих мест.
— Да.
— У нас не придется так жить. Там легче. Будет свой дом. Сама себе хозяйкой станешь. Замуж выйдешь. А тут что тебя ждет? Вечно в слугах ходить с черным от грязи лицом? Разве это жизнь?
— Я не могу уйти.
— Тебя продали? — только уточнил он. Говорить на эту тему совсем не хотелось. Стыдно. Неприятно. Я же не вещь. — Пойдешь с нами-то станешь свободной.
— Интересно вы говорите, — я усмехнулась. — Если я пойду с вами. Одно менять на другое? А смысл?
Я посмотрела на него. Он выбил трубку в бак с помоями. Убрал ее в одну из сумок, что висели на поясе и вернулся ко мне на лавку.
— У нас женщин мало. Одни парни родятся. Так что кровь надо разбавлять. Да, ты не будешь по свету бродить, а жить придется с нашим народом, но тебя никто не будет неволить с выбором. Найдешь себе того, кто по сердцу, так и разделишь с ним жизнь.
— А если не найду? Вот никто мне мил не станет? — спросила я.
— Станет. Ты молодая, красивая. Сердце горячо горит. Ярко. Рано или поздно кого-то зацепит, — ответил он. — Все равно, насильно никто тебя в кровать не погонит. Зачем жить в грязи, когда можно жить в чистоте, сытости и достатке?
— Я домой хотела вернуться, — тихо сказала я, понимая, что действительно хотела это сделать. Если согласиться с предложением этого торговца, то я уеду далеко отсюда, а значит и шанс на возвращение потеряю.
— Ждет кто-то?
— Родители.
— Родители — это хорошо. А сможешь к ним добраться?
— Нет. Очень маленькая вероятность, что я смогу добраться до дома.
— Тогда в чем проблема? Чего ты себе придумываешь лишнее?
— Когда есть шанс, то хочется им воспользоваться, — ответила я.
— А доживешь до своего шанса? При такой-то жизни? Реально надо оценивать все риски.
Женский крик разнесся эхом по спящему дому. От второго крика выступил холодный пот. Я посмотрела на своего собеседника. Он уже выходил в зал. Одной оставаться было страшно, поэтому я пошла за ним. Все были на ногах. Со стороны комнат был слышен топот. Я видела как Грукт открыл дверь в комнату Мурты. Она опять закричала. От этого крика хотелось зажать уши.
Тихий шепот среди торговцев, пение вьюги за окном, скреп половиц, топот ног, скрежет и писк мыши, крик боли и страха. Я зажмурилась.
