спросил он. – Или чего покрепче – вина, например?
– Ты говорил, что видел его, Фабьен…
– Кого? – переспросил он, надеясь, что неправильно понял, надеясь, что Ребекка совсем о другом.
– Жоэля, – сказала она. – Почему он приходит к тебе? Почему не зовёт меня?
– Никто ко мне не приходит, девочка, – он подошёл к ней и погладил по плечу. – Мне показалось. Я же старый, что с меня взять…
– А мне вот ни разу. – Ребекка понурила голову. – Даже во сне. – Она замолчала, потом проглотила подступившую горечь и продолжила: – Ты же знаешь, что это я…
– Не надо, Ребекка, не надо, – перебил он её.
– Я должна, должна сказать…
– Замолчите все! – Ирен разбила ещё один бокал об пол. – Никто не приходил и не приходит; его нет, понятно вам, нет!
– Уже второй бокал, – вздохнул Фабьен.
– Я уберу, – сказала Ребекка.
Все трое молчали. Девушка знала, что должна сделать, знала, но не хотела никому говорить, не хотела расстраивать их. Как же так получилось, что в тот день ничего не закончилось?.. Ребекка не могла ответить на этот вопрос. То, что она сделала тогда, то, что успела сделать, преследует её и сейчас.
Бар стал наполняться людьми. Они заходили сюда как ни в чём не бывало, смеялись, заказывали выпить, ворчали на нерасторопного Фабьена и самодовольную официантку, подмигивали Ребекке, не получали и взгляда в ответ и вскоре оставляли все попытки дешёвого флирта. Сколько их сменилось за всё это время, она уже сбилась со счёта. Сначала Бекки смотрела на них с завистью, потом с равнодушием, теперь же почти не видела их. Не было для неё иных мыслей, иного мира, кроме того, что каждый вечер возвращал её в тот день.
– Смотри, снова он пришёл, – сказала Ирен, кивнув в сторону странного посетителя.
– Кто? – Фабьен огляделся.
– Этот псих.
– До сих пор не нашёл? – Фабьен покачал головой.
– Видимо, и не найдёт, – ухмыльнулась Ирен.
– Жалко его.
– Себя пожалей, – фыркнула она.
Фабьен почесал шею под подбородком и надрывно закашлял.
– Как-то странно болит шея сегодня… Ты не знаешь почему?
– Не имею ни малейшего понятия, – сказала Ирен и пошла забирать заказ.
Взъерошенный человек в измятом пиджаке, в покосившихся набок очках ходил между столиков, заглядывая под каждый. Иногда его вышвыривали из бара, но он не терял запала – приходил снова, но уже с другой стороны, подходил к другим столам, спрашивал, кто из какого номера и не находили ли они его бумаг. Теперь же он подошёл к барной стойке, зашёл за неё и стал рыться в бутылках, неосторожно опрокинув парочку.
– Уведи-ка его, – указала Ирен дочери.
Ребекка осторожно подошла к гостю.
– Простите, месье, – чуть похлопала она его по плечу, – месье, простите…
– Да-да, – суетливый постоялец поднял голову из-под стойки.
– Вы опять что-то ищете?
– Ищу, ищу… – Доктор протяжно вздохнул. – У меня пропали все записи, около тридцати листов. И я ничего не помню, понимаете, я надеялся вспомнить, но так и не смог… Вы, случайно, не видели их? – Он прищурился.
– Не видела, – пожала Ребекка плечами.
– А я раньше не видел вас? – Доктор опустил очки с переносицы.
– Думаю, нет, – она улыбнулась.
– Странно, вы на кого-то похожи, но я никак не могу вспомнить, на кого.
– Может, вам кажется? – сказала Ребекка.
– Может, вы и правы, – согласился он, поправляя очки.
– Проводить вас наверх?
– Нет, я сам. – Он поставил упавшие бутылки на место. – Я тут уронил…
– Ничего, я поставлю.
Человек извинился, откланялся и ушёл.
– Слава богу, – сказала Ирен.
– Аж жалко его, – вздохнул Фабьен.
– Официантка, – крикнул кто-то из-за стола, – почему пиво тёплое?
– Почему это происходит со мной, – ворчала Ирен, направляясь к недовольному посетителю. Тот, уткнувшись в меню, пододвинул к ней пиво.
Ирен потрогала кружку.
– Оно ледяное… – сказала она.
– Вы уверены, мадам Лоран? – спросил посетитель.
Ирен вздрогнула от этого голоса. Посетитель медленно опустил меню. Чёрные смеющиеся глаза смотрели на неё.
– Как поживаете? – Он заулыбался редкими короткими зубами.
Ирен не сводила взгляда с этого взлохмаченного, дурнопахнущего человека.
– А, это ты, – как-то грустно сказала она.
– Я, – он почесал затылок и цыкнул. – Болит, знаете ли, старый шрам на погоду, сегодня ветра`…
– Ветра́, – сказала Ирен.
– А вам идёт эта форма, – он еле сдержал подступающий смех, – вы будто в ней родились.
– Будете ещё что-то заказывать? – спросила она.
– Пиво поменяйте, тёплое, – сказал человек и ещё раз подмигнул ей хитрющим глазом.
9 глава
Мой дорогой Андре, я хочу предостеречь тебя от того, что неизбежно случится. Если не случилось уже. Почему неизбежно? Потому что отговаривать тебя бесполезно. Всё, о чём ты написал мне в письме, заставило шевелиться все волосы на моей и без того обезумевшей голове. Да, я стар, это так быстро приходит: беспомощность, беспринципность, безнадёжность, без ножа, я ем теперь стейки без ножа, Андре, просто насаживаю их на вилку и ем. И мне всё равно, что обо мне подумают, хотя все, кто вокруг меня, уже разучились думать. Они, как малые дети, всему учатся заново – собирают пирамидки из фигур, раскладывают пазлы, вспоминают, как играть в пасьянс, чтобы утром опять всё забыть. Я в доме престарелых, в очереди на тот свет; ты тоже в очереди, Андре, но твоя очередь ещё далеко, и потому ты не понимаешь этого. Как и не понимаешь того, что творишь. Послушай старика, я был твоим учителем и куратором, ты был единственной надеждой на курсе, хотя так оно и бывает всегда. Тот, кто лучше других, либо сходит с ума, либо превращается в монстра. Умерь своего монстра, сынок, не гневи Бога, ты поморщился сейчас, я знаю. – Андре будто слышал, как смеется профессор, словно тот стоял сейчас перед ним. – Ну прости меня, старика; да, теперь и я в него верю, я теперь тоже в секте. Ты слышишь, как смеётся твой старик, смешно, правда? Из учёного в проповедники… И тебе, знаю, тоже смешно. У меня даже книга их есть. Здесь у всех она есть – входит, так сказать, в дорожный набор. В дорожный набор на тот свет. Белые тапки, халат и Библия – вот что в итоге нужно, а не стопки старых журналов с хвалебными статьями о себе. Сколько их было, да, Андре, этих статей? Даже ты обо мне писал свою курсовую. Помнишь? Но знаешь, что я чувствовал тогда? Я чувствовал себя мёртвым при жизни; да-да, именно так чувствуют себя те, кого пытаются заживо увековечить. Не стремись к тому, мой мальчик, ничего хорошего в том нет. Тебе придётся конкурировать с мертвецами, с гениями
