сказал, что по индейским обычаям я был у него кем-то вроде крестного сына. И он любил меня. Он протянул мне между прутьев подкуренную сигарету, но я отказался. Она только усилила бы страшную жажду, мучавшую меня.
…
«Сразу после заключения Уговора, когда все мужчины исцелились и окрепли, племя, как и обещало, перебралось на берег озера и нарекло его «Канахкон» – в честь барабана из шкуры оленя, принадлежащего Ястребу, - рассказал он, - Несколько лет Каниенкехака просто жили и радовались жизни, а потом стали решать, как им выполнить Уговор с минимальными для себя потерями. Первым делом они определили и пометили границы – на пределе слышимости барабана в тайге проложили просеку из поваленных сосен и регулярно зачищали ее. Не полагаясь на свою память, они попросили самого талантливого из художников – юного Аноки – подробно запечатлеть все в рисунках на кусочках выделанной кожи. Каждое новое поколение, как только в его глазах загорался свет разума, получало первый и самый главный урок по этим картинкам. С этим мы справились. Долгие и долгие годы мужчины Каниенкехака каждую третью луну тянули жребий. Кому «везло», тот уходил жить за просеку, другие – оставались на берегу и были готовы в любой момент распрощаться с родными и уйти на глубину. Сначала это было тяжело, но постепенно племя приспособилось, отправляя за Границу большую часть мужчин и мальчиков и оставляя на Озере по одному представителю каждого племени. Лучшим представителям предоставлялась… как у вас это называется… амнистия – освобождение от Долга. Эти люди уезжали из племени навсегда и строили новую жизнь на большой земле. Но большинство все же потом возвращалось – привозя с собой свежую кровь – белых жен и детей. Так поступили и потомки Ястреба. Твой прадед надолго уехал из родных мест, получил образование, разбогател, женился, а потом кровь позвала его, и он вернулся на родной берег. Правда, нахватался уже ума-разума и предпочел жить наособицу – построил для семьи виллу из камня и дерева, подражая белому племени. А потом это вошло в привычку – его сын, и сын его сына уезжали в далекие белые города, возвращались с белыми женами и заводили от них детей. К тому времени Страшный Уговор, как мы его назвали, несмотря на все усилия, поблек в памяти и начал восприниматься всего лишь как старая сказка. Не только для вас – отщепенцев, - но и для чистых Каниенкехака. Никто уже, в том числе и я, не верил, что это было на самом деле, и перестал ждать Дня Расплаты. Просека заросла, мужчины больше не тянули жребий. Ну, а по части того, чтобы следить за наличием необходимых для Уплаты поколений… в этом проблемы никогда не было. Болезни обходили племя стороной, леса и озера полнились пищей, мужчины славились своей силой, а женщины – плодородием. Племя разрослось десятикратно. Но однажды воды Озера позвали для уплаты долга.»
- Это было просто землетрясение, Ватер, - устало произнес я, пытаясь справиться с головной болью, - Я видел записи. Это просто… словом…
- В тот день на глубину ушло гораздо больше людей, чем было во времена Ястреба, - продолжил Ватер, не обратив на мои слова внимания, - Гораздо больше. Так что мы уплатили долг сполна. Я и сам должен был уйти, но за пару дней до этого я получил весточку с просьбой о помощи от моей кузины, живущей в деревушке к югу и, оседлав Ворона, поспешил к ней на помощь. Барабан в пути я не слышал. Когда я вернулся, все уже было кончено. Уговор был нарушен, а Остров возвратился на дно. Женщины рассказали, что на берег вышли наши Древние Старейшины – поросшие тиной, опутанные водорослями, с чудовищными полипами на лицах и строго призвали к ответу. Твоя бабушка Гюллен говорила с ними, как старшая на берегу. Было выставлено требование – каждую двенадцатую луну, пока беглец не выполнит обещание, отправлять на глубину новую жизнь – младенца.
- Вот оно что, - задумчиво кивнул я, вспомнив женщину на берегу и «крики пумы», подозрительно напоминающие детский плач.
- Мужчин в племени почти не осталось – так, горсточка счастливчиков, вовремя ушедших на дальнюю охоту, - поэтому бремя легло на их жён. Хуже всего приходилось самым плодовитым, кто тяжелел сразу после родов.
- Потому что у них было еще месяц-два до убийства ребенка, - продолжил я за него и закрыл лицо руками, - два месяца рядом со своим малышом…
- Тем временем большинство вдов и безмужних женщин были отправлены в большой мир – на твои поиски. И хоть Элоиз старалась нигде не задерживаться и грамотно заметала следы, мы всегда знали, где вы находитесь, и ждали подходящего случая. Когда окончательно стало ясно, что Элоиз почила, а ты осел в Хоупвилле, все женщины, кроме одной, вернулись обратно. Она регулярно подкидывала в твой почтовый ящик записку, но ты всю корреспонденцию сжигал не глядя.
- Я уже давно не читал бумажные письма, и видимо, правильно делал, - грустно усмехнулся я, потирая здоровенную шишку на затылке, - Почему вы просто не убили меня? Видит Бог, это было бы не сложно!
- Ты позабыл про условие Уговора – добровольно! – ответил Ватер и поднялся. В зарешеченном окошке остались только его ноги в стоптанных пластмассовых шлепках. А я начал смеяться.
- Добровольно? Так значит, я должен добровольно утопиться?! Надеюсь, эта старая кляча Виситасьон нажарила достаточно попкорна, потому что ждать вам придется долго!
- Ждать не придется, Шонноункоретси, - спокойно произнес Ватер, - остров взойдет через пару ночей.
И ноги в стоптанных шлепанцах стали удаляться по берегу.
- У вас тут еще до фига младенцев на подходе, – крикнул я, - придется отправить на глубину кого-то из них, потому что добровольно я туда не отправлюсь! Слышишь?!
Ватер не ответил. Я повис на прутьях решетки, глядя ему вслед и хотел кричать что-нибудь дальше, но кричать было больно. Страшно, выматывающе, болела голова, но больше всего мучила жажда.
«Я сдохну от жажды в трех метрах от озера» - подумал я, свернулся калачиком на ледяном полу и заплакал от жалости к себе.
…
Виситасьон снова заявилась со своим графином сразу после землетрясения - когда стихли последние толчки. Едва держась на ногах, я подтянул лицо к окошку и увидел, что Озеро зовет. Скала снова появилась на поверхности. Древние, покрытые тиной
