и зажглись глаза фонарей — я разделся и залез под одеяло.
Сон долго не приходил. Я смотрел в темноту — размывающую контуры предметов — и видел Тию и Бхайми. Девушки улыбались, переглядывались и протягивали мне руки.
Нет — думал я — мои красавицы не могли быть обманщицами. Слишком искренним был девичий смех. Слишком жарко пылали глаза Тии и Бхайми. И с какой страстью девушки мне отдавались!..
Нет. Нет. Нет. Мои гурии не одурачили меня. Просто я должен их найти. Считай, дружок: судьба устраивает тебе — как настоящему эпическому герою — проверку на прочность.
Я незаметно соскользнул в сон. Мне снились — конечно — Тия и Бхайми.
Вот мы идем по желтой песчаной полоске пляжа — вдоль мерно колыхающегося зеленоватого моря. Собираем камушки и ракушки. На Тие — белый купальник, а на Бхайми — розовый. Девушки заливисто смеются. Играют в догонялки. Резвятся, как маленькие козочки. Потом я занимаюсь сексом — сначала с Бхайми, а затем с Тией — на мокром песке, прямо в набегающих волнах. О, даже во сне это было непередаваемо сладко!..
Мне снилось дальше: в доспехах и при мече, на вороном коне, подобный иранскому богатырю Рустаму — я подъезжаю к черной пещере. Я знаю: там держит моих возлюбленных в плену страшный дракон. И вот — выдыхая огонь и дым — показывается чешуйчатое чудовище. У монстра четыре головы на длинных шеях. Это головы Вора, Пса, Гаврилы и Адольфа.
«Ну-ка, гони червонцы!..» — кривя губищи, говорит голова Вора.
«Оле-оле-оле!..» — затягивает дебильную фанатскую песенку голова Пса.
«Сейчас мы тебя одной лапой раздавим, мразь некрещеная!..» — рычит на меня голова попа Гаврилы.
«Осквернитель расовой чистоты!..» — выплевывает сноп пламени голова рыжего Адольфа.
Я обнажаю меч. Конь мой ржет и встает на дыбы…
— Лопушок, лопушок!.. Просыпа-а-айся!.. — донеслось, как с другого конца Вселенной.
Я с трудом разлепил веки — с еще большим трудом соображая: вернувшаяся из гостей мама пришла меня будить.
— Поднима-а-айся, лопушок, — так же растягивая слова, пропела мама, — а то опозда-а-аешь в колледж!..
Колледж…
От одного этого слова я переполнился таким диким отвращением — какого не испытывал никогда. Притом, что я и раньше не пылал — как вы понимаете — к колледжу любовью.
Я закрыл глаза — надеясь вернуться в мир снов, где я был героем в кольчуге, сражающимся за своих прекрасных возлюбленных. Но мама уже трясла меня за плечо и с настойчивостью повторяла:
— Поднимайся!.. Поднимайся!.. Через два часа тебе надо сидеть на уроке.
Что оставалось делать?..
Я вылез из-под одеяла. Умылся. Позавтракал яичницей с докторской колбасой. И поехал в свой гребаный колледж.
Но… но я сам не догадывался, как изменила меня встреча с Бхайми и Тией.
Как бы коротко передать, что я приобрел, проведя вечер с девушками?.. Чувство собственного достоинства и желание счастья. Ала ад-дин — хоть недолго державший в руках волшебную лампу — уже не согласится оставаться базарным попрошайкой.
Попробовав, как сладки губы и упруги груди у двух прелестных гурий — я уверовал: я имею право быть счастливым. Общаться с милыми девушками — а не со шпаной вроде всяких Гаврил и Адольфов. Слушать нежный мелодичный женский смех — а не матерную брать какого-нибудь Пса.
Но это не все. Чего я сразу не понял: я и наяву стал немножко богатырем из своего сна. Во мне родилась решимость бороться за лучшую долю. Защищать свою честь. И обнаружилось это в вонючем колледже.
После урока химии — на большой переменке — я зашел в столовую перекусить. Взял булку с маком и чашечку молочного кофе. Приземлился за свободный столик. Не успел я умять и половину булки — как в столовую с наглым оскалом (я не могу сказать: с улыбкой) вплыл Вор. И — подергивая плечами — направился (ну конечно!..) ко мне.
Остановившись передо мной — Вор побарабанил костяшками пальцев по столу и выдал:
— Эй, молокосос!.. — (Вообще-то — мы были ровесники). — Гони бабло, я тоже жрать хочу!..
Я задрожал и нервно сглотнул слюну.
Еще вчера я бы покорно — как загипнотизированный удавом кролик — протянул бы Вору червонцы. А тот — наградив меня пинком — пошел бы покупать себе бутерброд с сыром и лимонный чай. Но я…
Я встал, выпрямил спину и сказал — тихо, но отчетливо:
— Я не обязан тебе ничего давать.
Вор аж присвистнул от изумления:
— Что… что ты сказал?..
Я повторил решительнее и громче:
— Я. Не обязан. Тебе. Ничего. Давать.
Сидящие за столиками студенты уже оборачивались на нас. Кто — с тревогой, кто — с некрасивым любопытством.
— Ах ты ж, ублюдок!.. — истерично воскликнул Вор (как будто уродцу на ногу наступили). И врезал мне кулаком в живот.
Я охнул, качнулся — но не упал.
— Ну-у?.. — скрипнул челюстями Вор — полагая, что одним ударом сломил мою волю.
И тогда я сделал то, чего сам от себя не ожидал. Я схватил свою чашку и выплеснул недопитый кофе Вору аккурат в морду — широкую, как совковая лопата.
— Мра-а-а-азь!.. — громила завертелся громила, протирая глаза.
Девочки-студенточки повскакали с мест. Парни тоже поднялись на ноги. Четыре десятка глаз уставились на меня и на Вора. Но никто — ну разумеется!.. — не думал вмешиваться.
Вор замахнулся на меня кулачищем. Но первый удар пришелся по воздуху. Вторым ударом Вор таки чиркнул меня по лицу.
Я пошатнулся. Надо было бы убегать — сверкая пятками. Но я вместо этого сжал кулак и ударил Вора.
— Что?!.. Да как ты смеешь?!.. — так и подпрыгнул Вор.
Для него — очевидно — унизительно было получить отпор от такого жалкого хлюпика, как я.
Вор — красный, как вареный рак и чуть ли не с пеной на оттопыренной нижней губе — от души заехал мне под ребра. И следом треснул меня по голове. Я растянулся на полу. Вор — у которого разве что искры из глаз не сыпались от ярости — принялся пинать и топтать меня. Уткнувшись лицом в линолеум — я только прикрывал руками затылок.
— Свинья!.. Подонок!.. Скотина!.. — пронзительно визжал Вор. Он явно потерял самообладание.
— Полковник идет!.. — подал голос кто-то.
При упоминании о грозном директоре колледжа — толпа вмиг рассеялась. Кое-кто из божьих студентиков сел обратно за столики — но большинство предпочло утечь из столовой.
Вор в последний раз пнул меня. Бросил через плечо:
— Мы с тобой еще не закончили.
И — топая, как слон — покинул столовую.
Под любопытные взгляды
