вопрос эволюционного многообразия.
Креационисты, считающие, что столь сложный и прекрасный мир, как наш, возможен лишь потому, что его создал Кто-то бесконечно мудрый и всеведущий, приводят этот довод в качестве аргумента: мир прекрасен, поэтому его непременно должен был Кто-то создать.
Но ирония состоит в том, что чем более прекрасным и многогранным, сложным и разнообразным является мир, тем меньше шансов, что его создало какое-то существо! Чем сложнее и причудливее система, тем, естественно, меньше шансов у любого возможного демиурга.
Вспомнил я об этом, поскольку, говоря о работе дефолт-системы мозга и о том, как она порождает идеи, нельзя не сказать об «эволюционной эпистемологии» и так называемой селекционистской теории человеческого творчества выдающегося американского психолога Дональда Кэмпбелла.
В 1960 году он сформулировал принцип blind variation and selective retention (BVSR) — или, по-русски, «слепая вариация и избирательное удержание», — который описывает работу не только эволюции, но и любой кибернетической системы, включая культуру, и, как выясняется, даже работу нашего мышления13.
Суть принципа проста — чем больше в системе возникает вариаций, тем больше шансов, что какая-то из них окажется для неё удачной, а сама эта «удача» обусловит сохранение этой вариации в системе.
Остальные же, менее удачные, вариации будут естественным образом элиминированы — выбракованы, удалены.
Концепция творчества, основанная на «слепой вариации и избирательном удержании», образована тремя составляющими:
1) принцип слепой вариации (или изменения), который обосновывается хорошо известной «бритвой Оккама» — случайные мутации, рекомбинации и стечения обстоятельства куда проще объясняют сложность системы, чем какой-то отдельный «демиург»,
2) принцип асимметричных переходов заключается в том, что любая система так или иначе стремится к равновесию, поэтому те изменения, которые к нему ведут, предпочтительнее тех, что ведут к обратному результату,
3) принцип удержания, по сути, говорит нам следующее — если вы достигли равновесия, стабильности, то вы в этой стабильности и будете пребывать (этот принцип, конечно, несколько тавтологичен, но при этом логически непротиворечив).
Итак, представим себе теперь интеллектуальный или даже творческий процесс, протекающий в нашем мозге самостоятельно — без какого-то «демиурга», думающего в нём от первого, так сказать, лица: простая, случайная по сути комбинация элементов (интеллектуальных объектов).
Одни элементы связываются с другими по принципу ассоциации (последние же представляют собой существующие нейронные связи) — какие-то сходные черты, выбранные случайно, позволяют мозгу соотнести одни интеллектуальные объекты с другими, потом с третьими и т. д., что приводит его к какому-то решению — такой-то «мысли».
Но тут, понятное дело, возникает вопрос — а зачем, собственно, эти мысли думаются и связываются друг с другом?
Ответ будет достаточно обескураживающим вопросом — «а зачем эволюция создала человека» или «зачем броуновское тело движется на предметном стекле».
Низачем. Просто есть некая энергия, которая стремится к более стабильному состоянию, создавая на пути своего рассеивания новые и новые «сложности» («эксцессы»), которые, в свою очередь, приводят в движение следующие, вновь поступающие в систему потоки энергии.
Причём с мозгом тут и вовсе не должно возникать вопросов:
• с одной стороны, он сам выполняет эволюционную функцию — то есть несёт в себе соответствующие инстинкты-потребности,
• с другой стороны, его деятельность, побуждённая этими инстинктами-потребностями, определяется той самой немарковской динамикой — возникают «эксцессы», которые или решают поставленные потребностями задачи, или нет.
Проще говоря, в нас возникают определённые потребности, которые необходимо удовлетворить, для этого мы должны найти соответствующее решение, а чтобы его найти, мозг рекомбинирует имеющиеся у него знания, создавая таким образом новые, которые, если они приведут к удовлетворению соответствующей потребности, будут удержаны (сохранятся в памяти), а если они оказались неудачными и ничего не выгорело — канут в Лету, то есть произойдёт их селекция.
Понимаю, что всё это может выглядеть как абстрактная теория (а впрочем, так и есть), но — о чудо! — эта абстрактная теория, судя по всему, вполне согласуется с принципами работы нашей нежно любимой дефолт-системы.
Всё это сначала было достаточно подробно описано в научных работах профессора департамента психологии Калифорнийского университета в Дэвисе — Дина Кита Саймонтона14, а затем сопоставлено с исследованиями дефолт-системы научной группой Университета Нью-Мексико в Альбукерке под руководством профессора Рекса Юнга15.
Каков результат? Все принципы — «слепой вариации», «асимметричных переходов» и «удержания» — прекрасно работают на уровне ключевых центров дефолт-системы мозга.
Мышление, равно как и творчество, предполагает создание чего-то нового и в каком-то смысле полезного, востребованного. И в этом принципе, как мы понимаем, вся суть эволюционного процесса.
Так что нет ничего странного в том, что Дональд Кэмпбелл, формулируя принцип «слепой вариации и выборочного удержания», считал его универсальным как для биологической эволюции, так и для творческой, продолжающей в каком-то смысле первую.
И в том и в другом случае — и в случае биологической эволюции, и в творческом процессе — необходима дивергенция.
Причём первую мы видим невооружённым взглядом, а вторая, как доказывают исследователи, реализуется в рамках любого мозгового штурма или вообще при решении любой творческой задачи.
И да, это срабатывает. Сталкиваясь с новой задачей, мы должны придумать идеи, варианты её решения, и чем нетривиальнее оказывается наш заход на проблему, тем зачастую изящнее оказывается и итоговое решение.
Впрочем, чьи-то мозги делают этот большой охват возможных вариаций — закидывают невод максимально широко, демонстрируют дивергентное мышление, а чьи-то, напротив, ходят по протоптанным дорожкам уже готовых автоматизмов.
Признаюсь, я и сам, столкнувшись с настолько простым и незамысловатым объяснением творчества, да ещё и без всеведущего творческого демиурга в «душе гения», вероятно, ощутил бы некоторое сомнение.
Но именно действительный гений и не оставляет этому сомнению никаких шансов…
Возвращаемся к «Математическому творчеству» Анри Пуанкаре, где он уподобляет единичные интеллектуальные объекты отдельным «атомам» вещества, их взаимодействие — рекомбинациям, а творчество — выбору (удержанию) тех рекомбинаций, которые соответствуют рационально-обоснованным требованиям:
«Несомненно, что комбинации, приходящие на ум в виде внезапного озарения после длительной бессознательной работы, обычно полезны и глубоки. <…>
Но наша воля выбрала их не случайным образом, цель была определена; выбранные атомы были не первые попавшиеся, а те, от которых разумно ожидать искомого решения (выделено мной. — А. К.).
Атомы, приведённые в движение, начинают испытывать соударения и образовывать сочетания друг с другом или с теми атомами, которые ранее были неподвижны и были задеты при их движении.
Я ещё раз прошу у вас извинения за грубость сравнения, но я не знаю другого способа для того, чтобы объяснить свою мысль»16.
Эту статью Анри Пуанкаре написал в 1908 году, за четыре года до своей смерти.
И потребовалось ещё полвека, чтобы Дональд Кэмпбелл формализовал уже представленные в ней принципы творческой
