он, указывая пальцем на лестницу. – Но прежде нужно кое-что сделать.
И он шагнул вперед, почти скользнул за мою спину, только чудом не задев меня плечом. Настолько близко, что я снова уловила запах вишневого табака и дыма.
За моей спиной было то, что я сначала приняла за закрытое окно. Оказалось, что деревянные ставни скрывали нишу, не очень глубокую, отделанную изнутри все тем же деревом. В нише хранились какие-то ящички, мотки веревки, пара фонарей, свечи – всякая бытовая ерунда, наверное, очень нужная на чердаке какого-нибудь замка. Ренар выудил оттуда плащ и набросил его мне на плечи. Ткань была грубой и тяжелой, пахла пылью, как любая вещь, которая долго пролежала взаперти. Она еще не успела согреться, но так или иначе мне стало теплее.
Не только из-за плаща.
– Так лучше, – сказал Ренар, продевая пуговицу на воротнике в предназначенную ей петлю.
Это заняло у него какое-то время, и все это время я стояла, замерев столбом, потому что чужие пальцы были слишком близко, а чужое дыхание, очень теплое, коснулось моих волос.
Ренар закончил с пуговицей, провел ладонью по плащу, словно хотел смахнуть с него пыль или ворсинки, невидимые мне, и протянул руку:
– Давай сюда фонарь, – сказал он как ни в чем не бывало.
– А? – откликнулась я.
– Фонарь, – повторил Ренар. – Я понесу.
Я пару раз зажмурилась, прогоняя наваждение, и повела плечами, пытаясь избавиться от ступора.
– Конечно, – сказала я. – Фонарь. Держи. А разве тебе не холодно?
В нише больше ничего, похожего на плащ, не наблюдалось.
– Переживу, – фыркнул Ренар, беспечно махнув фонарем. Будь в нем свеча, пожалуй, она бы погасла, но желто-оранжевый кристалл размером с кулак и сияющий, как тусклая электрическая лампочка, даже не мигнул. – Идем.
Деревянные ступени чуть скрипнули. Я высунула руку из-под плаща, чтобы вцепиться в перила, и осторожно поползла наверх вслед за своим рыжеволосым проводником, не слишком задумываясь, куда и зачем он меня ведет. Другой рукой приходилось теперь придерживать целых два подола, чтобы не запутаться в них и не полететь кубарем вниз.
«Интересный метод избавиться от всяких нежелательных гостей, конечно», – подумала я.
Ренар тем временем ловко забрался наверх и протянул мне руку, помогая вылезти из очередного люка – в этот раз дверь в полу была тяжелой, металлической. Урони я ее неловко, пожалуй, грохот распугал бы всех оставшихся в этой башне призраков. Если они были.
Эта комната, круглая и совершенно пустая, оказалась меньше той, что осталась внизу, и еще холоднее. Сводчатый потолок уходил вверх, из его центра свисала цепь с фонарем раза в два больше того, что стоял сейчас на полу.
Прежде чем я поняла, где нахожусь, Ренар сдвинул в сторону засов и открыл то, что я сначала приняла за узкую дверь. Одну из четырех.
Точнее, технически это и была дверь, а не окно, и вела она на узкий балкончик, опоясывающий башню.
Самую ее верхушку, купол, окна которого выходили на четыре стороны света. И в том, которое сейчас открыто, я могла увидеть кровавый отблеск закатного солнца на восхитительно чистых небесах.
Ледяной воздух ворвался внутрь вместе с запахом зимы.
Ренар взял меня за руку и потянул за собой, но я уперлась обеими ногами и замотала головой.
– Что такое, милая? – ласково – действительно ласково, а не с издевательским притворством, поинтересовался он. Я зажмурилась и не ответила, и, кажется, он понял. – Боишься высоты? Чего же ты не сказала? – голос стал более вкрадчивым.
Теплая и тяжелая рука легла мне на плечи и потянула вперед.
– Со мной не бойся ничего… – начал Ренар все тем же ласковым голосом, успокаивающим и убаюкивающим.
Я уперлась ладонью ему в грудь и вывернулась из объятий.
Не люблю прикосновения, особенно, чужие и внезапные.
И когда меня так навязчиво очаровывают, я тоже не люблю, будь ты хоть трижды прекрасен, как небеса и все яркие звезды на них.
– Я боюсь не высоты, – сказала я, хмуро сведя брови. Руки я скрестила на груди, хотя под плащом, наверное, это было не слишком заметно. – А вдруг ты меня с этой башни скинешь?
Он удивленно замер, даже, кажется, на пару секунд задержал дыхание, так и застыв с вытянутой рукой. Тонкая рубашка здесь, в крошечной комнате с окном, распахнутым в ледяную бездну, смотрелась выпендрежно и смешно, но Ренар, кажется, не чувствовал холода. Он посмотрел на меня иначе – в полумраке я не могла различить все черты его лица, но заметила, как что-то изменилось. Он не хмурился, нет, наоборот – словно слетела какая-то маска, мешавшая ему все это время. Ренар наклонил голову чуть набок и, наконец, рассмеялся, уперев руки в бока.
Я не ожидала такого. Продолжения игры в доброго парня, которому жалко бедную девочку, вспышки гнева или язвительного замечания в мою сторону, смертельной обиды – чего-то такого, притворного или неприятного, но нет, я получила совершенно искренний смех. Поэтому и застыла, как дура, поджав губы, не зная, что мне делать и как себя вести.
И мне резко захотелось извиниться, но извинений у меня никто так и не попросил.
Ренар еще раз фыркнул, видимо, выражая отношение к глупостям в голове у некоторых девочек, с серьезным видом надел мне на голову капюшон плаща и приглашающе махнул в сторону выхода на балкон.
– Вот и проверим.
Улыбка его была лукавой.
***
Если я чего и боялась, то точно не высоты, поэтому смело шагнула вперед, только ойкнула, когда порыв ветра ударил по щеке, царапнув снежной крошкой. Холодное железо перил жгло не хуже огня – я удостоверилась в этом, по дурости коснувшись их голой рукой.
Вокруг, сколько хватало зрения, виднелись горы и лес, лес и горы, отблески заката на ледниках, переливы глубокой синевы, нежно-лилового и кораллово-красного в небе. Оно оказалось ясным, ни облачка, крупные звезды сияли на нем, но в воздухе будто бы висела ледяная взвесь, крошечные острые иглы. Я вдыхала этот воздух ртом и носом, потому что мне было его мало.
Ренар осторожно тронул меня за плечо и повел за собой вбок по узкому, в половину шага, балкону, который действительно опоясывал башню. Слева от меня оказалась каменная стена, а чуть выше начинался металлический купол, на который налипла корка льда. Мелкие тонкие сосульки свисали с его края, как кристаллы в перевернутой короне.
Я не боялась высоты, но шла медленно, потому что голова кружилась – и от этого воздуха, и от холода, кусающего за нос, уши и щеки, несмотря на плотный
