видывал очень давно. Они начали хохотать и хлопать в ладоши, не обошло веселье и Дуга. Он смеялся и смеялся, показывая на сцену пальцем.
«Таких представлений в Псовом переулке, наверное, и не было никогда. Может, он и глядел заезжих кукольников, да щенят гонят с площадей всякий раз, как только их заприметят», — подумал Фолкмар, отметив, что растет еще один богохульник.
— Смотрите, он лупит его по заднице, — хохотал Дуг.
— Не смейся, иначе похлебка пойдет носом, — почему-то строго сказал Фолкмар, хотя совсем не хотел быть строгим, — Что, тебя никогда по заднице не лупили? И что в этом смешного?
— Но это боги, сьер. Не люди. Это Воин.
Дуг пожал плечами, а Фолкмар пододвинул ему кружку пива. Робко заглянув внутрь, Дуг сделал глоток, потом еще один.
— Свой глоток ты сделал, — сказал старик, забирая кружку.
— Аааа! Помогите! Спасите! Оооо… мое мягкое местечко, смотрите, какое все красное! — голос за ширмой решил получить особенное одобрение зрителей, — Я не хочу, не хочу в темницу! — кричал Безумный, теряя зеленые глаза-пуговки.
Но ни расшитый оранжевыми нитками Отец огня, ни Спящий в звездном одеянии, ни брюхатая Плодоносная Мать, сильно смахивающая на пастушку, не откликнулись на отчаянные завывания мятежника. Он был заточен в небесную тюрьму, на тряпичной сцене — маленькую бочку, выкрашенную в коричневый.
— Возвращайся, Отверженный, станешь ты опять Мудрец, возвращайся братец наш, будешь жить на небе, и ссоре нашей навек конееец, — пропела Элья, когда десять богов кидали Отверженному лестницу, — Нееет, ответил он, о нееет… Теперь я хожу среди живых… Нет на небе место мне, а только на земле… Среди полей, озер и рек… И будет так вовеек… Я хочу дышать, бежать и умирааать… вновь дышать и вновь бежааать… Я рожусь, и я умру, но иного не решу…
Тряпичная кукла в красном шла и шла по деревянной земле, потряхивая седой длинной бородой. Дуг доел похлебку. Осторожно отодвинув от себя деревянную тарелку, он отер сопливый нос.
— Да, жалко этого старика, — глубокомысленно заявил длиннолицый солдат, залпом осушив кружку.
— Что, и тебе жалко этого старика? — спросил Фолкмар Дуга.
— Но ведь он сам это выбрал.
— Так-то оно так, но большая радость ходить по земле и дохнуть все время, — ответил Фолкмар.
Дуг пожал плечами:
— Многие говорят, что звезды на небе — это боги. Но ведь это просто звезды, и разговаривать они не умеют. Некоторые из них падают с неба, мы с ребятами каждую ночь это видим. У них большие хвосты и на звезды они совсем не похожи. Их нападало уже столько, что все вокруг должны быть богами. Только боги не лупят детей мокрыми полотенцами. Они точно не на небе.
Мерцающий океан звезд вокруг созвездия Жеребца был порожден Плодоносной Матерью, кто-то говорил, что это младшие боги, кто-то, что это блеск вершин небесных холмов, глянец озер, а кто-то — что на небе все время идет снег, боги все время мерзнут и оттого злые. Клирики ничего не говорили, кроме того, что это небесная красота. А это понятие могло означать что угодно.
— Больно ты понимаешь, — сказал Фолкмар, отбирая кружку у Дуга, начавшего тянуть к ней свои ручонки, — Лупят они или не лупят. От Безумного можно ожидать что угодно. Возьмет и напрудит тебе в кружку.
— Как вам? — спросил Дуг, — У этого пива совсем не такой запах, как у предыдущего. И на вкус как вымоченная в воде кожа. Наверное, это потому, что оно бесплатное.
— Если будешь вести такие речи, дам по затылку так, что вылетят зубы, — разозлился Фолкмар. А ведь Дуг был совершенно прав, Хельга разбавила-таки его пиво, — Это тебе не трущобы. Я твой наставник, рыцарь, и ты должен относиться ко мне почтительно, и думать, что говоришь.
На сцене осталась пузатая пастушка, за которой гонялся мужчина в шерстяной шляпе, а, может, это была Плодоносная Мать, и затянула прощальную песню. Некоторое время все смотрели на нее.
— Взошедший да не взойдет вновь, кричал из темницы он, не снимая окоов, — пела Мать голосом трубадурши.
— Слыхали? Королева опять непраздна, — сказал длиннолицый солдат, заедая пиво булкой с луковыми кольцами и сыром.
— Так сколько ей? Чай, не молода уже, — ответил его собутыльник с большими мускулистыми руками. Волосы его были сальными, рубаха тонкая и на лице была видна копоть, выдававшая в нем кузнеца.
— Просто король любит бывать промеж ног у королевы, — включился лысый мужичек с соседнего стола, — Никак не уймет свой хер, вот лезут и лезут.
— Молчи, балда! — не поленился повернуться к нему кузнец и дать деревянной ложкой по лбу, предварительно вынутой из гуляша, — Покуда он там, ты жуешь пшеницу, а не овес.
— А тебе что, завидно? — внезапно появилась Хельга, поставив перед лысым мужичком пиво, — У тебя-то, видать, давно в спячку ушел.
Расхохотались все, кто сидел вокруг.
— Да что в этом короле такого? — поинтересовался Фолкмар у Хельги.
— Как, ты не знаешь? У него самое большое достоинство на континенте, — сказала она, положив перед ним мешочек с жареной лещиной.
Из-за соседнего стола внезапно выскочил кузнец, подняв высоко над собой кружку:
— За короля Реборна, у которого самый большой хрен в мире! — прокричал он, призывая к всеобщей попойке.
— За короля! — охотно поддержали его, подняв вверх кружки с пенным, — Да! За Реборна «хрен до небес»! — кто-то даже захотел налить всем за его счет, но потом все же добавил, что только тем, кто пьет сегодня по первой.
Для Фолкмара это было уже слишком, и он, откланявшись, утащил за собой Дугласа. За такими попойками обычно следовал мордобой, и неважно, сколько песен спели до этого. Подобными развлечениями Фолкмар уже давно не баловался, да и слишком долго проработал вышибалой в таверне, чтобы получать от этого удовольствие, которое следовало. К тому же, он рыцарь, хоть и старый, а рыцарю не пристало лупить людей почем зря. Только ради дела.
Ницеля они нашли там же, где и оставили. Конюх так и не подошел к Чемпиону, оно и не удивительно, ведь Фолкмар ему не заплатил. Ну ничего, подумал он, теперь у
