— Я вхож к самому королевскому прокурору! Уж я расскажу ему о ваших методах! И тогда поглядим, во что вам это выльется!
Чрезмерное возбуждение Мелвилла тут же наткнулось на совершенную невозмутимость обоих сыщиков, отчего неугомонный толстяк разъярился еще больше. Они удобно расположились в мягких креслах, установленных здесь еще при деде Брайана, лорде Сириле Уоллесе, который после охоты на куропаток любил сиживать в них, покуривая кубинские сигары из лавки «Болдуин, Кук и Ферни».
— Господин Мелвилл, — спокойным тоном начал сэр Айвори, — меня удивляет, что вы не использовали время, проведенное в одиночестве, чтобы как следует подумать над вопросом, который нас интересует.
— Над каким еще вопросом? Сразу скажу, мне нечего вам сообщить.
— Жаль, а я считал вас человеком проницательным. Думаю, у вас есть свое мнение по поводу совершенного убийства.
— Мнение? Конечно, есть. Но вас оно не касается.
— Попробую угадать.
— Это было бы поразительно!
Сэр Малькольм благодушно улыбнулся и обворожительным голосом, так пленявшим дам, спросил:
— Так с чего вы взяли, будто Брайана Уоллеса убил дворецкий Вэнь Чжан?
— Он китаец, а я терпеть не могу китайцев. И китаянок тоже.
— И это, по-вашему, убедительный довод?
Мелвилл, внезапно присмирев, упал в кресло и достал плохонькую сигару, потому как питал к сигарам особое пристрастие, хотя при виде этой его дешевой дряни лорд Роберт, должно быть, перевернулся бы в гробу.
— Это дело рук Чжана, потому что он завидовал Брайану. Сами подумайте! Только китаец и мог решиться на убийство, пустив в ход арбалет. У этих людишек нет никакого благоразумия. К тому же арбалет, да будет вам известно, китайский.
Форбс пометил у себя в блокноте: «Редкостный болван».
— Господин Мелвилл, — продолжал расспросы сэр Айвори, — какие у вас были отношения с Брайаном Уоллесом?
— Скажем так, корректные. Ни больше ни меньше. Видите ли, вся эта молодежь со своим теннисом и ежедневными прогулками верхом…
— Но Брайана вряд ли можно было отнести к разряду молодежи, да и потом, он работал у «Эдисона и Эдисона»…
— Зато мать считала его недоразвитым младенцем. А что до этих ваших великосветских нотариусов, то они пригрели его не за здорово живешь. Отпрыск Уоллесов у них в конторе — это же все равно что медаль на грудь. А Брайан там просто прохлаждался.
Форбс пометил: «Прегнусный тип».
— Вернемся к Чжану. Значит, говорите, он завидовал Брайану?
— Да, говорю, ведь это же ясно как божий день.
— Неужели?
— Лорд Роберт ввел этого китайца в семью под предлогом, что так он сможет стать англичанином. Вы считаете, это нормально? И вот Чжан, это мелкое ничтожество, без роду без племени, в шестнадцать лет делается в одночасье братом потомка именитейшего из английских родов. Вот уж действительно голова кругом! Но скоро все изменилось. С ним стали обращаться не как с сыном, а как со слугой. Джейн, то есть мадам Уоллес, на дух его не переносит и всячески дает ему это понять. Каждый раз, когда Брайан принимал гостей, за столом прислуживал Чжан. Понимаете, что я имею в виду?..
Сэр Малькольм незаметно достал из кармана жилета флакончик с благовониями — особой смесью, специально приготовленной для него в каком-то далеком монастыре из корицы, танина и ладана, — он подносил его к носу всякий раз, когда чувствовал приближение приступа аллергии. Засим он продолжал:
— Как, по-вашему, господин Мелвилл, почему в самом деле лорд Роберт Уоллес усыновил Вэнь Чжана?
Мелвилл приосанился, сидя в кресле, неспешно втянул в себя едкий дым от сигары, так же медленно выпустил зловонную струю к потолку и с нарочитым лукавством ответил:
— А вы лучше спросите об этом Джейн…
— Но у вас наверняка и на сей счет мысль имеется…
— Конечно! Видите ли, стоит только ступить в чей-либо дом, даже самый зажиточный, рано или поздно натыкаешься на темные углы.
Дуглас Форбс было вознегодовал. И как только этот несносный тип посмел намекать, будто лорд Роберт Уоллес мог… Но сэр Малькольм его опередил и уже в более резком тоне продолжал:
— Вы достаточно здесь наговорили, господин Мелвилл! На что же вы теперь намекаете?
Грубиян, которого схватили за язык, когда тот пустился в сплетни, тут же пошел на попятную.
— Ладно, с меня хватит! Дела Уоллесов не больно-то меня касаются. Вы же полицейские, а не я.
— Поговорим немного об арбалете… Ведь вы умеете с ним обращаться, не так ли?
— Ну и что? Здесь все забавлялись с этой игрушкой.
— Тяжеловата будет игрушка. Сколько, по-вашему, весит?
— Не знаю. Фунтов двадцать, может.
— Вы же первый заметили, что тело Брайана было насквозь прошито стрелой из арбалета.
— А, уже пронюхали! Да уж, заметить это было нетрудно. Стрела наполовину вошла в деревянную спинку кровати.
— Значит, вам пришлось приподнять тело Брайана, не так ли, ведь перед тем он сидел, откинувшись на эту самую деревянную спинку.
— Нет. Между его спиной и деревом был зазор. И можно было все разглядеть, ничего не трогая. Но чего это вы от меня допытываетесь?
— А теперь, господин Мелвилл, расскажите, о чем Брайан говорил вчера в конце ужина?
Столь резкий переход на другую тему сбил Мелвилла с толку. Он даже поперхнулся дымом от своей сигары. Закашлялся, выхватил из нагрудного кармана платок и принялся отхаркиваться, его одутловатое лицо делалось все более фиолетовым. Наконец он пришел в себя и спросил:
— Так о чем мы говорили?
— О том, что в конце ужина Брайан объявил о своей помолвке.
— Ах, нуда. Вот была потеха! Этому простофиле взбрело в голову по случаю своего тридцатипятилетия бросить вызов матери.
— Как это?
— Ну да, вот именно, взять и объявить о помолвке с этой китаянкой! Он же втюрился в нее по уши. Представляете, китаянка в роду Уоллесов! И узкоглазые детишки. Полукровки! Заметьте, любой нормальный парень с радостью позабавился бы с нею, но чтобы жениться! Уж лучше змею на груди пригреть!
Тут он громко расхохотался и снова закашлялся. А едва успокоившись, опять разразился хохотом.
— Господин Мелвилл, — попросил сэр Айвори, — попробуйте вспомнить поточнее все, о чем тогда говорил Брайан.
— Ну, объявил о помолвке, потом сказал, что собирается переехать в их огромную квартиру в Гринвиче, напротив парка. Вот и все.
— Точно?
— А, еще он, кажется, что-то намекнул своему дурачку-приятелю Мэтью Эттенборо…
— Что именно?
— Да Бог его знает. Потом, это меня не касается.
