сестрой погибшего и их долгого разговора о произошедшем из неё были выжаты все соки. Казалось, пустили её душу через мясорубку и достали перемолотый фарш, лишенный положительных эмоций.
Она брела по городскому бульвару, украшенному яркими кованными светильниками, привлекающими к себе мотыльков и иную мелкую живность. Ногами загребала кучки листвы, уже частично спревшей и оставляющей на носках туфель влажные прозрачные капли, подобно слезам. Руки неотвратимо холодило, пришлось натянуть перчатки на ледяные пальцы.
Не осознавая пути своего, Катерина добрела до церкви, что возвышалась в уединенном уголке парка, отдаленная от мирской реальности. «Откуда она тут взялась?» — удивленно подумала Катерина, рассматривая светлый уголок парка. Она никогда не замечала эту церковь, хоть не единожды гуляла по парку, и только сейчас, когда её взор на мир вокруг открылся, заметила необычное строение.
Бревенчатый сруб маленькой церквушки был покрыт влажными каплями дождя, между брусьями пролеживался мох, который задерживал в себе серебристые капельки, аккуратно покачивающиеся на ветру. Мокрое дерево источало необычайный аромат, застилающий всё вокруг. Небесные капли разбивались об асфальт и хаотично разлетались в стороны. С крыши в несогласованном такте падали дождинки, окропляя траву.
Окна церквушки излучали неясный свет. Они были запотевшие и белесые, но сквозь туман выскальзывал необычайно теплое сияние. Казалось, что за окнами скрывается сам рай, который ждет грешную душу Катерины и готов отворить для неё дальний мир. «Она любила и страдала и рай открылся для нее» — вдруг всплыли строчки из поэмы в голове женщины.
Высокие кованные двери с тяжелыми металлическими узорами и замками вызывали в ней трепет. Ей казалось, что этой райские двери, за которыми будет ждать суд божественный. И ей стало страшно, ведь душа была не готова отправиться на великое действо. Но крик ворона отвлек Екатерину, помог опомниться и встрепенуться всем телом — оторваться от созерцания и остолбенения.
Дверь оказалась открытой, но небывало тяжелой. Казалось, что она открывает не дверь, а поднимает тяжелый мешок с мукой или углем.
Она прошла притвору, аккуратно поднявшись по ступеньки вверх, прошла зал, где происходит богослужение, и направилась прямиком к алтарю, ведомая внутренним неясным чувством.
Дойти она не успела. Из дальней ниши вышел мужчина с длинной бородой — удивительно светлой. Не седой, а белесой, как ангельское крыло или лебединая шейка. Строгий взгляд голубых глаз, под стать небесной летней синеве, рассматривал её: зашуганную, печальную, страждущую. В этом взгляде ощущалась отеческая забота и всепонимание. Впервые Катерина почувствовала себя не той горделивой мудрой женщиной, а маленькой провинившейся девочкой перед серьезным взглядом папы.
— Ваше Высокопреподобие, простите за вторжение! — вырвалось у Катерины.
— Ничего, дитя господне, ничего. Просто ль так заглянула али с просьбой какой?
Он выжидающе смотрел на Катерину. Она не могла пошевелиться, а еще боле не могла решиться на судьбоносное решение. Сердце драли кошки, душа была вымучена и выжата как половая тряпка.
— Да, Ваше Высокопреподобие, — обратилась Катерина, пытаясь подобрать слова и вымученно их произнести: — примите мою исповедь. Прошу.
— Приму, дитя, приму коли искренне эта исповедь. В чем каешься, дитя Господа нашего?
— Я совершила тяжкий грех!
— Какой же?
Екатерина замялась, не зная куда деть свои трясущиеся руки, взгляд беспорядочно бегал по ликам святых, в свете свечи кажущимися проницательно глядящими и вглядывающимися в темные уголки души; по образу Богоматери, обнимающей дитя и грустно взирающей на мир вокруг, видя в нем то зло, что несет и растит в себе человек; по образу Спасителя, сурово глядящего, из-под хмуренных бровей; а сверху на неё взирала божественная троица: сын, отец и святой дух. От запаха ладана и горения свечей, у Катерины разболелась голова, она вмиг побелела, но устояла на ногах. «Либо сейчас, либо никогда!» — сама себе сказала она и четко произнесла:
— Я убила человека.
— Вы раскаиваетесь?
— Да. Всей душой!
— Прочти, — протоирей протянул Екатерине книжечку с заложенной закладкой, после чего объяснил: — прочти это пять раз тут и дома каждый день на протяжении того времени, что ты посчитаешь нужным для очищения своей души от греха.
Екатерина приняла книжечку из рук протоирея, после чего он покинул её. Она долго читала текст молитвы, запоминала каждое слово. Когда она получила отклик от души своей, когда строчки перестали расплываться перед глазами, а дрожащие руки маленько успокоились, то стала читать вслух. И слова её разлетались по зале и оседали на окружающий мир, как пыль ложиться на мебель.
— Как слабому и вовсе безсильному самому по себе на дела благия, смиренно со слезами молю Тебя, Господи, Спасителю мой, помози мне утвердиться в моем намерении: жить прочее время жизни для Тебя, возлюбленнаго Бога моего, богоугодно, а прошедшия согрешения моя прости милосердием Своим и разреши от всех моих, сказанных пред Тобою, грехов, яко благий Человеколюбец. Также смиренно молю Тебя, Пресвятая Богородице, и вас, небесные силы и все угодники Божии, помогите мне исправить мою жизнь.
По щекам Екатерины стекали слезы, она крепко сжимала в руках крест, что оставил на прощание Юрий. Руки её жгло от холода металла, а кровь пульсировала в венах. Родонит жег кожу, отливался кровавым оттенком, испытывал на прочность — не просто крест, настоящее испытание души.
«Он знал! Знал, что я приду к этому, что узнаю и буду обвинять себя. Видел во мне хорошее, чего не видела ни я, ни другие. Знал, что моя горделивость пройдет и светлая часть души поборет черноту сердца и мысли. Родонит! Камень утренней зари, камень прощения и смирения. О боже, как я не додумалась сразу. Его смерть ненапрасная, он спас мою душу от гиены огненной! Он дал мне шанс на спасение ценой своей жизни и своего затмения перед небесами» — думала в мыслях Екатерина Юрьевна.
В тот момент, она поняла, что отпускает Юрия из жизни и из её вен медленно утекает чернота и обида на парня. Она его простит, уверенно заверяла саму себя. Но простит ли она себя? Этого сказать Екатерина не могла — ей предстояло ни одну ночь молить о прощении, пока в один день она не встанет и не скажет себе, что груз вины пал с плеч. Но это было всё потом — спустя года.
А сейчас она была уверена, что жизнь только началась. Что она будет молиться за всех тех, кому она принесла боль своей дурнотой. Леность Петра, уныние Авроры, алчность Лиззи, гневливость Дмитрия, тщеславие Павла Юрьевича, чревоугодие Агафьи Иллиадоровны, за собственную гордыню — за избавления душ от грехов она будет молиться день и ночь, не щадя живота своего. Юрий
