бы меня не бросила.
— Сема, и твоя украинка от тебя отказалась бы, если бы не дай Бог… Никому не охота с калекой жить… Эту девушку можно понять.
— Максим, ты, видимо, не понимаешь… Судишь только по этой девушке… Моя Оля меня и парализованного не оставила бы. Возьми в моем рундучке письмо от нее, прочти. Сам убедишься.
— Написать можно что угодно, — махнул рукой Максим. — Я тебе докажу, кто из нас прав.
— Да ну тебя, — отошел от матроса Семен, не желая портить настроение.
Он только что прочел письмо от Оли. Из него просто лучились слова. Особенно памятными были эти строки:
"Сема, в нашем Доме культуры была торжественная встреча с призывниками, будущими воинам. Все пришли в восторг, когда на экране появилась твоя фотография, и рассказали о тебе, защищающем западные рубежи Отчизны на дважды Краснознаменном Балтийском флоте. Так и сказали. Я горжусь тобой. Продолжаю работать в библиотеке. Может, и моя специальность пригодится на судне, на котором, я верю, мы с тобой вместе будем ходить в море… Я жду тебя, как Ассоль ждала своего Грея. Люблю, тысячу раз целую…"
Еще к письму был добавлен очень важный постскриптум, что родители девушки наконец скопили деньги и покупают дом на родине отца — в Полтаве. Но, как написала Оля, она обязательно дождется его, любимого, в Шляховом — поживет у покупателей хаты.
Невероятно медленной поступью прошел месяц. И вот до схода с корабля на берег, то есть до гражданской, нарисованной в мечтах самыми яркими красками жизни оставалось каких-то три дня. Тут Семен наконец получил долгожданное письмо от Оли. "Как же кстати, любимая, я уже часы считаю…" — чуть ли не запрыгал он от счастья. Изъеденный тоской моряк, поднявшись на мостик, сел на балясине трапа и нетерпеливо разорвал конверт. По лицу его скользили солнечные лучики, как бы предвосхищая теплые слова девушки. Но когда он стал их читать, то внутри все похолодело и в окружающий мир словно вернулась зима. "Не может этого быть, это кошмар", — подумал Семен. Но это было. Черным, а точнее, синим по белому очень скудно после стандартного приветствия Оля писала:
"Дорогой Сема, мне очень жаль, что произошла трагедия, и ты лишился ноги. Мне очень больно. Но ведь я, мы все видели по-иному, мечтали совершенно о другой, счастливой, полноценной и связанной с морем, жизни. Теперь этого ничего не будет. Я решила: лучше сказать горькую правду, чем сладкую ложь. Не хочу кривить душой. Я не готова связать теперь свою судьбу с тобой. Уезжаю из села в Полтаву. Там у меня есть друг, хотя любила тебя и… Прости, если можешь. Прощай".
Письмо выпало из рук моряка. Так в сильный шторм не качалась палуба, не кренились надстройки. Да что корабль, вся жизнь зашаталась. Семен, кое-как придя в себя, бросился с мостика прямо к Максиму. Того долго искать не пришлось — он курил на юте. Семен схватил его за грудки и готов был бросить за борт. Подбежали стоявшие рядом моряки и еле оторвали взбешенного Семена от Максима.
— К-как ты мог, как мог, ты… — Семен впервые не сдержал бранного слова. — Ты что натворил… Ты всю мою жизнь…
— Я-я лишь хотел тебе доказать… — поправляя фланку, оправдывался матрос. — А она, она что написала?.. Все, как я говорил? — Максим невольно кисло улыбнулся.
Семен снова кинулся к матросу, но того стенкой загородили сослуживцы.
— Успокойся, Сема, ты что, из-за какой-то там девчонки на своих бросаешься, — проговорил кто-то. — Радуйся, что первым сходишь с корабля.
— Да что вы понимаете!.. — лихорадочно дрожа, крикнул Семен и убежал на бак.
Там он до самой вечерней проверки сидел на ракетной площадке один — никто и не решался к нему подходить. Семен умом понимал, что Максим своей подлостью предотвратил еще большую гнусность — по сути предательство любимой девушки. "Жила три года романтикой, ждала меня только как моряка, здорового и статного, — в порыве гнева и отчаянья размышлял он, — чтобы пройтись перед подругами и знакомыми со мной, одетым в флотскую форму, чтобы осуществить свои радужные мечты… А ведь мой дед пришел с войны без руки, и бабушка жила с ним душа в душу. Да что дедушка — его сосед на фронте потерял обе ноги, и как супруга его любила и заботливо за ним ухаживала…" Всю ночь Семен не сомкнул глаз. Острыми жалами впивались в сердце мысли: "А что если все-таки с ней встретиться? Она ведь не была готова в свои юные годы к такому крутому повороту жизни. Оля испугалась, скорее всего и друга этого придумала, чтобы я не тешил себя надеждами. А если бы я в самом деле лишился ноги? И разве могла настоящая любовь испугаться увечья?.. Нет… нет… Предательница…" Только под утро он, побежденный сном, упал в забытье. Когда прозвучал сигнал подъема, Семен хотел думать, что письмо ему приснилось. Но, к сожалению, это была жестокая и беспощадная правда. Моряк перестал ждать ДМБ и не обращал внимания на большой разукрашенный кружочками, крестиками и галочками настенный календарь кубрика.
Когда Семен под звуки "Прощания славянки" расставался с экипажем, то, подойдя к Максиму, с горечью сказал:
— И все-таки спасибо тебе…
10
Балтиморск. Семен без лишних проволочек забрал в военкомате паспорт и с небольшим чемоданом в руке поспешил, смотря равнодушно перед собой и никого не замечая, на городское кладбище. Моряку не терпелось проведать могилу друга и рассказать, как он теперь его понимает, пожаловаться, как ему невыносимо больно. Но подойдя к последнему пристанищу Александра, он увидел Соню. Она стояла в черном сарафане у светлого, как цвет рядом растущего куста сирени, мраморного надгробья и крестилась перед искусно изготовленным из того же дорогого камня крестом. Моряк, сняв бескозырку, также осенил себя крестным знамением и прошептал молитву:
— Со святыми упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего Александра.
А Соня, увидев его, сделала шаг навстречу и взволновано молвила:
— Сема, неужели это ты… — в уголках ее глаз засверкали слезинки.
— Мне тоже не верится…
Моряк приобнял с нежностью хрупкие плечи столь дорогого ему человека и прикоснулся своим возмужалым лицом к ее бледной щеке. Они сели на небольшую скамейку. Семен поглядывал то на крест, то на верную подругу Александра.
— Как я рад, что тебя встретил, — перекладывая из руки в руку бескозырку, сказал моряк.
— Я тоже, Сема. Я уже и не надеялась тебя увидеть, — оживленно молвила Соня, лицо которой заметно
