и ростом он казался выше, а сейчас он очень походил на простого старика. Кроме князя никого больше не было. Не велел? Или сами не решались прийти?
Мои плечи тоже опустились, тяжесть в груди стала такой невыносимой, что мешала дышать. Будто только сейчас я по-настоящему осознал, что нет больше Видогоста, моего друга, моего, считай, братца младшего… До этих пор я словно бы не до конца верил, что Морь его победила, а тут вдруг как обухом по голове ударили, и стало в голове ясно, как в светлый, но студёный день.
– Доволен ты? – тихо спросил Страстогор. Я умел ступать совсем неслышно, но как-то он понял, что я подошёл, хоть и не стал оглядываться.
От его слов мне стало больнее, но я и ухом не повёл. Что взять с него, с отца, горем убитого? Хоть и скорбел я о княжиче, глубину моей скорби невозможно было сравнить со Страстогоровой.
– Ты звал, и я примчался.
– Поздно. Не торопился ты, Кречет.
Страстогор медленно повернулся ко мне, и я едва не вздрогнул. Князь заметно постарел, иссох будто, стал маленьким и жалким, и в этом несчастном человеке с потемневшим лицом почти не угадывался бывший верховный князь.
– Мчался изо всех сил. – Я покачал головой. – Вот, смотри.
Задрал рубаху и показал отметину от стрелы, заросшую, но багровую ещё. Страстогор неверяще сощурил запавшие глаза.
– Что, в пути ранили тебя?
– Скоморохи. В Липоцвете дело было, там Истода искал. Они же и Чернёнки сожгли. Слыхал про Чернёнки?
Страстогор издал звук, похожий на одиночное хриплое карканье, и не сразу я догадался, что это был смешок.
– Не морочь-ка мне голову, сокол. Не поверю, что рана в семиднев зажила. Я знаю, сам воевал, был ранен и раненых видал побольше твоего. – Страстогор шмыгнул носом и схватился скрюченными пальцами за моё плечо. – Что, опять к нечистецам ходил? Нечистецкое исцеление тебя подлатало, верно же?
Я выдержал его пытливый, полубезумный взгляд со всем достоинством, на какое был способен в тот момент. Поднял подбородок настолько, чтобы выглядеть гордым, но не казаться наглецом, и произнёс:
– Верно. Нечистецкое исцеление. Без него не стоял бы я сейчас пред тобой, а гнил бы мой прах на крыше гнезда сокольего. Спешил, чтобы успеть к погребению, а ты сжёг его раньше положенного.
– Не сжёг бы или помедлил – весь Горвень Морью захлестнуло бы.
Страстогоров голос дрогнул, и князь отвернулся, снова обернувшись к кургану. Видно, сам он горевал от того, что не выждал девятиднев, что не положил сына в могилу со стенами из толстых еловых стволов, а сжёг, ни крупицы не оставив, пепел один. Плечи его горбились не только от потери сына, но и от груза волнений за стольный Горвень и всё Холмолесское. Если Морь вернётся в город, то мало кого пощадит.
– Ты правильно поступил, – сказал я мягче. – Видогост бы не сердился на тебя.
Страстогор встрепенулся, заглянул мне в лицо придирчиво и будто обиженно.
– Ты правда так думаешь?
Я махнул рукой в сторону Горвеня, где небо румянилось светом городских огней и откуда доносились бодрые людские голоса вперемешку с воем не унимающихся плакальщиц. Сколько ж им заплатили, чтобы до ночи глотки рвали?
– Видишь, как красиво. Купола эти, шпили, терем твой. Стена – и та красивая, с башенками да уголками резными. И люди там живут хорошие. И мужики, и девки, все крепкие, ладные, по-доброму нахальные. Хорошо живут, Страстогор. Всё тут твоя заслуга. Ты достойный князь, вот и жизнь у них достойная.
Страстогор долго, протяжно выдохнул, будто хотел выпустить из себя всё горе и всю тяжесть потери, хоть и знал, что невозможно это. Теперь долго княжьи плечи будут гнуться, долго на грудь будет давить и долго, долго будет видеться сын во снах.
Я протянул князю бутылку с недопитой брагой, он жадно схватил её и приник губами, как к чистому роднику. Отпил, вернул мне и сел прямо на землю. Много ли людей видели верховного князя сидящим на земле? Не думаю. Встряхнув бутылку, я обнаружил, что Страстогор оставил глоток для меня. Я отхлебнул и тоже опустился на землю. Она была сырой, холодной и серой от осевшего пепла.
– Я обещал тебя убить, – прохрипел Страстогор. – Если не приведёшь Истода.
– Помню. И я готов.
Я снял кинжал с пояса и подал Страстогору, но тот лишь мельком взглянул на него, а руки не протянул, бессильно сложил на коленях, словно не мог больше шевелиться. Не мог и не желал.
Подождав немного, я пожал плечами и убрал кинжал.
– Чернёнки, говоришь, – сказал Страстогор.
Я кивнул. Наверное, в темноте князь того не увидел. Он помолчал немного, а потом продолжил, выдавливал слова нехотя, с трудом:
– Я слыхал, что скоморошьи ватаги приводят тени. И они убивают людей. Это Морь с ними сделала. Проела все мысли, безумцев наплодила. Нелюдей. Тварей неведомых. Есть у шутов князь, это он посылает тварей в деревни. Хочет отомстить за то, как меченых раньше гоняли. Из-за него всё, из-за сволочи этой. И новую Морь тоже он наслал. Подомнёт под себя все Княжества, если его не убрать. Не дай нашим землям пропасть, Кречет. Не позволь скоморохам сделать всех такими, как они. Убей князя скоморошьего. Ради Видогоста.
Вот, значит, о чём он хотел меня попросить. Вот что я должен сделать, чтобы заслужить прощение.
Страстогор не ждал от меня ответа. Соколы не вольны выбирать, за них всё уже выбрано много лет назад. Я не мог отказаться, не мог ответить, что согласен, потому что это прозвучало бы напыщенно и смешно. Страстогор не сводил глаз с сыновьей могилы, смотрел на домовину не моргая, а на соседнем холме высилась домовина его первой жены.
Я не стал ничего спрашивать. Не стал его утешать. Какие утешения заглушат боль потери? Никакие, лишь время и много, много хмельного. Я встал и тихо пошёл прочь. Приду сюда ещё не единожды. Лишь отойдя на самый край могильника, я мысленно шепнул Видогосту, что любил его и сожалею обо всём.
В городе за стеной продолжала шуметь ночь, и я знал, что встречу рассвет с бутылкой самой крепкой Арокосовой браги.
Глава 15
Кружные пути
До этого дня Ниму довелось побывать лишь в деревнях и сёлах Княжеств да повидать издалека маленькие городки, рассыпанные на высоких холмах. Впрочем, чем ближе к Коростельцу, стольному граду Средимирного, тем выше и величественнее вырастали дома, тем ухоженнее и богаче становились дворы, и Ним неистово, остро жалел, что ему никак не удавалось раздобыть бумаги и карандашей. Почти у всех домов в предместьях Коростельца мерцали редкие цветные стёкла в оконцах верхних комнат, углы зданий украшала резьба, колодцы и те выглядели нарядными и чистыми, а уж какими яркими всполохами пламенели мальвы и георгины в садах, не стоит и говорить. Ним был совершенно очарован.
Тракт на подъезде к стольному по-прежнему оставался закрыт, и, оставив Энгле в Липоцвете, Ним, Велемир и Мейя озаботились поисками возницы, который отвезёт их другой дорогой. Возница нашёлся: Липоцвет, несмотря на бойню в трактире, постепенно наводняли торговцы, желающие сбыть товар в Коростельце, и каждый, у кого имелась телега и лошадь, стремился заработать извозом.
Целый день и целую ночь Ниму с друзьями пришлось трястись в повозке в компании рыбника, который вёз на торг несколько мешков сушёной рыбы, присыпанной хлопьями драгоценной соли. Велемир пояснил, что соль добывают в Солоноводном, и Ним едва удержался от смешка: неужели его до сих пор считают пустоголовым избалованным горожанином? К разочарованию Нима, торговец не был родом из Солоноводного и никак не мог помочь Ниму попасть в Солоград – он лишь скупал улов у рыбаков здесь же, в Средимирном, а за солью ездил пару раз в год на торг в Горичаг. Рыбины, нанизанные на нитки, проходившие через пустые глазницы, вываливались из мешков на дно телеги и глядели на мир, раскрыв беззубые рты. Ниму казалось, они безмолвно вопят от ужаса, и он старался поменьше смотреть на рыб, зато об их присутствии постоянно напоминало назойливое жужжание жирных зеленоватых мух,
