времени, ни сил, ни нервов. Потому что такие мужчины уже состоялись и перемены для них всё равно, что заново, с нуля, без какого-либо стартового капитала выстраивать свою бизнес-империю. Недоверие присуще и мужчинам тоже. Всегда будет та, с которой он пойдет по жизни за руку, за которую отдаст всё, потому что она его судьба. И всегда будет другая, которую он за руку никогда не возьмет, потому что одна уже занята, а другой суждено навсегда остаться в кружевных трусах. И сейчас эти трусы – твои.
Мама поднялась. Нарочная медлительность её движений буквально пригвождала меня к дивану, диван к полу, пол к мерзлой земле. Я становилась меньше, ниже, слабее под тяжестью её уверенного взгляда и позы.
– Ты борешься за правду, чистоту и искренность в отношениях между мужчиной и женщиной. Но ничего этого нет, Николь. Мужчины всегда обманывают, а мудрые женщины закрывают на это глаза во имя детей, семьи и собственного женского счастья. Ты думаешь, что между нами с отцом нет любви? Она есть. И она же есть у Абрама и его жены. Дело всё в том, что природу из мужчины не выбросишь. Как и не избавишь женщину от желания чувствовать себя защищенной. Тебе тридцать, Николь. Пора бы уже включить голову и логику. Характер и амбиции – двигатель бурной молодости. Ты уже давно прошла этот этап.
– Моя личная жизнь не твоего ума дела, мама, – сказала я, подняв на нее глаза. Меня душила обида. Я чувствовала на шее её костлявые пальцы, не могла проглотить слюну, ставшую поперек горла густым комом. – Не смей приходить сюда больше и читать мне лекции о том, какой должна быть мудрая женщина. Не хочу тебя расстраивать, но ты ею так и не стала.
Возмутительно взметнув бровкой, мама повесила на плечо кожаный ремешок сумочки, явно намереваясь уйти. И слава богу. Давно пора. Я не гордилась тем, что сказала ей, но я точно знала, что была права. И вдруг в нос проскользнул цитрусовый с нотками ледяной хвои запах. Абрам остановился рядом с нами так плавно, словно его ноги вовсе не касались пола. Когда я встала на ноги, его предплечье коснулось моего и в этом легком прикосновении было столько поддержки, что само понимание этого в одно мгновение окатило меня горячей волной… возбуждения.
– Добрый день, Вероника.
– Абрам! – натянула улыбку моя мама. – Здравствуйте! Рада вас видеть!
– Взаимно. Приехали проведать дочь?
– Да, знаете, она ведь всё время в делах. Ей некогда даже ответить на звонок родной матери.
– В свою очередь скажу, что Николь чрезвычайно ответственный сотрудник, который умеет разделять личную жизнь от работы.
– Правда? – глянула на меня мама.
– Правда, – совершенно спокойно ответил Абрам, не сводя с нее глаз. Его низкий голос приводил в движение мои мышцы. Словно струны, они вздрагивали, реагируя на его тон. – Не поймите меня неправильно, Вероника, но сейчас рабочее время и Николь мне очень нужна.
– Ну, что вы! – Мама опустила ладонь на его плечо. – Мы с дочерью уже обо всем поговорили! Кстати, очень хорошо, что я вас встретила, Абрам! Мы с мужем хотели пригласить вас с супругой на скромный дружеский ужин. В эту пятницу, – улыбнулась она, не упустив возможности задеть меня взглядом «что и следовало доказать». – Прошу вас, не отказывайтесь!
– Спасибо за приглашение, Вероника. Но я всё же вынужден вам отказать. И не потому, что у меня нет супруги. А потому, что у меня много работы и мое расписание заполнено даже в выходные дни. Прошу прощения.
Я не знаю, что испытала в этот момент. Но оно было похоже на взрыв новогодних петард, брызги откупоренной бутылки шампанского, горсти воздушного снега, брошенного в лицо! День только начался, а я уже утомилась и нуждалась в отдыхе и он будет полноценным только в том случае, если рядом со мной будет Абрам…
– …Нет, это вы извините меня, Абрам. Я думала, что у вас есть супруга и… Неловко получилось.
– Ничего подобного. Так думают многие мои знакомые. Не расстраивайтесь, Вероника. В другой раз.
Маме действительно было неловко, но больше всего ей не нравилось, что она проиграла мне. Впрочем, перед тем, как уйти, она обняла меня и успела прошептать на ухо:
– Сказать можно всё, что угодно.
Но даже эта фраза не заставила меня усомниться в правдивости слов Абрама. Он смотрел вслед моей маме, а я же не могла оторвать глаз от него – уверенного, непоколебимого, сексуального… Сколько раз я жалела, что надевала в офис какой-нибудь из своей многочисленной коллекции кашемировый свитер? Под ним я покрывалась испариной и чувствовала, как стекала щекочущая капелька пота в неглубокую ложбинку, которую секундами позже подхватывало черное кружево бюстгальтера.
– Привет, – сказал мне Абрам, чуть склонив голову, чтобы поймать мой взгляд.
– Привет. – Уверена, бегающие глаза, плохо скрывали мои мысли и желания. Мне казалось, что они высечены на моем лбу и продублированы в воздухе. – Извини, что ушла с собрания. Нужно было спуститься.
– Я уже понял. Всё в порядке?
Стоило мне коснуться взглядом его внимательных серых глаз, как я тут же пропала. Камень в животе растворился, мышцы расслабились, колени превратились в тающие кубики льда. Если бы я слушала исключительно свое тело, то мои губы уже бы вкушали нежность поцелуя…
– Вполне, – кивнула я не слишком правдоподобно. Плавное движение век заворожило меня. Камень в животе стал больше и тяжелее, взгляд серых глаз пронзал насквозь. – Я хочу…
– Абрам! – окликнул его Арсений, не дав мне возможности озвучить свое желание. Он подбежал к нам и, легонько поддев меня плечом в знак приветствия, сообщил Абраму о какой-то важной встрече, которую сегодня перенесли на два часа раньше. – В твоем расписании на сегодня я всё поменял, так что через тридцать минут тебе нужно уже выезжать! Но перед этим зайди к инженерам. Они с архитекторами, как кошки с собаками! Тебе необходимо разрулить конфликт. Это ещё турки не подключились!
– Хорошо, Арсений. Я понял. Сейчас поднимусь.
– Отлично. Так, а для тебя у меня новостей нет, – улыбнулся мне Арсений. – Кофе будешь?
– Нет, спасибо. Может, чуть позже?
– Как скажешь. Да? Я вас слушаю? – ответил он на телефонный звонок, который переключился на его правый беспроводной наушник.
Арсений оставил нас с Абрамом, и мы вдвоем молча направились к лифту. Я чувствовала источаемый жар от его руки, от которого сворачивался в сгоревшие катышки натуральный кашемир. От одного взгляда на его шею, которую обнимал круглый вырез черного облегающего крепкое тело пуловера, камень во мне превращался в узел и затягивался
