Внушительная угроза, скорее внушительная, нежели мудрая. Мария Стюарт еще неуспела ступить на берег Шотландии, а уже выдает свое тайное намерение в случаенадобности перенести борьбу с Елизаветой на английскую землю. Посол учтивоувиливает от ответа: все эти недоразумения, говорит он, проистекают оттого, чтоМария Стюарт включила английский государственный герб в свой собственный. МарияСтюарт тотчас же отводит этот упрек: «В то время, господин посол, я находиласьпод влиянием короля Генриха, моего свекра, а также моего царственного господинаи супруга, я только выполняла их пожелания и приказы. После же их смерти я, каквам известно, воздерживалась носить титул и герб английской королевы. Хотя, кслову сказать, я не вижу ничего оскорбительного для моей августейшей кузины втом, что, будучи такой же королевой, как она, ношу английский герб, ведь носятже его другие лица, и куда с меньшим правом, чем я. Не станете же вы отрицать,что одна из моих бабок была сестрой ее августейшего родителя[*], и к тому же старшей сестрой».
Опять под личиной дружбы блеснуло зловещее напоминание: подчеркивая своепроисхождение по старшей линии, Мария Стюарт вновь утверждает своипреемственные права. И когда посол настоятельно просит ее, дабы рассеять этонедоразумение, подписать в согласии с данным ей словом Эдинбургский договор,Мария Стюарт, как всегда, чуть речь зайдет об этом щекотливом пункте, находиттысячу причин, чтобы отложить дело в долгий ящик: нет, она ничего не можетпредпринять, не посоветовавшись с шотландским парламентом; но точно так же ипосол избегает каких-либо обещаний от имени Елизаветы. Едва лишь переговорыдоходят до этой критической точки, едва лишь одна из королев должна безусловнои непреложно поступиться кое-чем из своих прав, как начинаются увертки и ложь.Каждая придерживает свой козырь; так игра затягивается до бесконечности,клонясь к трагической развязке. Резко обрывает Мария Стюарт переговоры насчетохранной грамоты – вы словно слышите скрежет разрываемой ткани: «Когда б моиприготовления не подвинулись так далеко, быть может, недружественное поведениевашей августейшей госпожи и помешало б моей поездке. Однако теперь я полнарешимости отважиться на задуманное, к чему бы это ни привело. Уповаю, что ветербудет благоприятный и нам не придется приставать к английскому берегу. Если жеэто случится, ваша августейшая госпожа заполучит меня в свои руки. Пусть тогдаделает со мной, что хочет, и если она столь жестокосерда, что жаждет моейсмерти, пусть принесет меня в жертву своему произволу. Быть может, такой выходдля меня и лучше, чем это земное странствие. Да сбудется же и здесь волягосподня!»
И снова в ее словах прорывается все тот же опасный, самонадеянный,решительный тон. Скорее мягкая, беспечная и легкомысленная по натуре, болеесклонная искать утех жизни, чем борьбы; Мария Стюарт становится тверже стали,упрямой и смелой, едва дело коснется ее чести, ее королевских прав. Лучшепогибнуть, чем склонить выю, лучше королевская блажь, чем малодушная слабость.В тревоге доносит посол в Лондон о своей неудаче, и Елизавета, как более,мудрая и гибкая правительница, тотчас же идет на уступки. Сразу же выправляетсяохранная грамота и отсылается в Кале. Однако она приходит с двухдневнымопозданием. Мария Стюарт тем временем отважилась пуститься в дорогу, хоть вЛа-Манше ей угрожает встреча с английскими каперами: лучше смело и независимоизбрать опасный путь, чем ценою унижения – безопасный. Елизавета упустилаединственную представившуюся ей возможность миром разрешить конфликт, обязавблагодарностью ту, кого она страшится как соперницы. Но политика и разум редкоследуют одним путем: быть может, именно такими упущенными возможностями иопределяется драматическое развитие истории.
Словно обманчивое сияние вечернего солнца, одевающее ландшафт в пурпур изолото, предстает перед Марией Стюарт в прощальном спектакле, данном в еечесть, вся пышность и великолепие французского церемониала. Ибо не одинокой ивсеми оставленной придется той, что царственной невестой ступила на эту землю,покинуть места своего былого владычества; да будет ведомо всем, что не беднойсирой вдовой, не слабой беспомощной женщиной возвращается на родину шотландскаякоролева, но что меч и честь Франции на страже ее судьбы. От Сен-Жерменскогодворца и до самого Кале провожает ее блестящая кавалькада. На конях подбогатыми чепраками, щеголяя расточительной роскошью французского Ренессанса,бряцая оружием, в золоченых доспехах с богатой инкрустацией, провожаетвдовствующую королеву весь цвет французской нации – впереди в парадной карететрое ее дядей, герцог де Гиз и кардиналы Лотарингский и Гиз. Марию Стюартокружают четыре верные Марии, знатные дамы, служанки, пажи, поэты и музыканты;следом за пестрым поездам везут тяжелые сундуки с драгоценной утварью и взакрытом ковчежце – сокровища короны. Королевой, во всем блеске и славе, средипочестей и поклонения, такой же, какой она прибыла сюда, покидает Мария Стюартотчизну своего сердца. Отлетела только радость, когда-то сиявшая в глазахребенка. Проводы – это всегда лишь закатное сияние, последняя вспышка света напороге ночи.
Большая часть княжеского поезда остается в Кале. Дворяне возвращаются домой.Завтра им предстоит в Лувре служить другой королеве, ведь для царедворца важенсан, а не человек, его носящий. Все они забудут Марию Стюарт; едва лишь ветернадует паруса галеонов, от нее отвернутся сердцем все те, кто сейчас, возведягоре восторженные очи и пав на колени, клянется ей в вечной преданности и нарасстоянии. Проводы для этих всадников – всего лишь пышная церемония, подобнаякоронации или погребению. Искреннюю печаль, неподдельное горе ощущают приотъезде Марии Стюарт только поэты, чьей более чуткой душе дан вещий дарпредвидеть и пророчить. Они знают: с отъездом этой молодой женщины, грезившей одворе – прибежище радости и красоты, музы покинут Францию; наступает темнаяпора как для них, так и для других французов – пора политической борьбы,междоусобиц и распрей, пора гугенотских восстаний, Варфоломеевской ночи[*], фанатиков и изуверов. Уходит все рыцарское иромантическое, все светлое и беспечально прекрасное – вместе с этим юнымвидением уходит и расцвет искусств. Созвездие «Плеяды»[18], поэтический семисвечник, скоро померкнет под омраченнымвойною небом. С Марией Стюарт, печалуются поэты, отлетают столь любезные намрадости духа:
