Разумеется, прощание с Францией дается ей нелегко. Двенадцать лет провелаона при этом княжеском дворе, и прекрасная, изобильная, богатая чувственнымирадостями страна для нее в большей мере родина, чем Шотландия ее канувшегодетства. Здесь ее опекают родичи по материнской линии, здесь стоят замки, гдеона была счастлива, здесь творят поэты, что славят и понимают ее, здесь всялегкая рыцарская прелесть жизни, столь близкая ее душе. С месяца на месяцоткладывает она возвращение в родное королевство, хотя там давно ее ждут. Онанавещает родственников в Жуанвилле и Нанси, присутствует на коронационныхторжествах своего десятилетнего шурина Карла IX в Реймсе; словно охваченнаятаинственным предчувствием, ищет она все новых поводов, чтобы отложить отъезд.Кажется, будто она ждет какого-то внезапного поворота судьбы, который избавилбы ее от возвращения на родину.
Ибо, каким бы новичком в заботах правления ни была эта восемнадцатилетняякоролева, одно ей хорошо известно, что в Шотландии ее ждут тяжкие испытания.После смерти ее матери, управлявшей вместо нее страной в качестве регентши,взяли верх протестантские лорды, ее злейшие противники, и теперь они едваскрывают свое нежелание призвать в страну ревностную католичку, приверженнуюненавистной мессе[17]. Открыто заявляют они –английский посол с восторгом доносит об этом в Лондон, – что «лучше-дезадержать приезд королевы еще на несколько месяцев и что, кабы не долгпослушания, они и вовсе рады бы никогда ее больше не видеть». Втайне они ужедавно ведут нечестную игру; так, они предлагали английской королеве в мужьяближайшего претендента на престол, протестанта, графа Аранского, чтобынезаконно подкинуть Елизавете корону, по праву принадлежащую Марии Стюарт.Столь же мало может она верить и сводному брату, Джеймсу Стюарту, графу Меррею,по поручению шотландского парламента приезжающему к ней во Францию: слишком онв хороших отношениях с Елизаветой. Уж не на платной ли он у нее службе? Тольконеотложное ее возвращение может своевременно подавить эти темные, глухиеинтриги; только опираясь на наследственную отвагу, отвагу королей Стюартов,может она утвердить свою власть. Итак, не рискуя потерять в один год вслед запервой еще и вторую корону, томимая мрачными предчувствиями, с тяжелой душойрешается Мария Стюарт следовать зову, который исходит не от чистого сердца икоторому сама она верит лишь наполовину.
Но еще до возвращения на родину Марии Стюарт дают почувствовать, чтоШотландия граничит с Англией, где правит не она, а другая королева. Елизаветане видит ни малейшего основания и не чувствует никакой склонности идти вчем-либо навстречу своей сопернице и наследнице престола, да и английскийгосударственный секретарь Сесил с нескрываемым цинизмом поддерживает каждыйвраждебный ее маневр: «Чем дольше дела шотландской королевы останутсянеустроенными, тем лучше для Вашего Величества». Вся беда в том, что нелепыебутафорские притязания Марии Стюарт на английский престол – предмет их распри –все еще не сняты с повестки дня. Правда, между шотландскими и английскимиделегатами заключен в Эдинбурге договор, по которому первые от имени МарииСтюарт обязались признать Елизавету «for all times coming», ныне и присно,правомочной английской королевой. Но, когда договор был доставлен во Францию,Мария Стюарт и ее супруг Франциск II уклонились от дачи своей подписи; никогдау Марии Стюарт не поднимется рука скрепить подобное своей подписью, никогдаона, выставившая на своем знамени притязание на английский престол ипарадировавшая этим знаменем, никогда она его не опустит. Она, пожалуй, готоваиз политических соображений отложить свое требование до лучших времен, но ни зачто Открыто и честно не откажется от наследия предков.
Но такой двойной игры в этом вопросе Елизавета не потерпит. Представителишотландской королевы подписали от ее имени Эдинбургский договор, пусть же и онаскрепит его своей подписью. Признанием sub rosa, негласным обещанием Елизаветане удовлетворится, для нее, протестантки и правительницы страны, на добруюполовину оставшейся верной католицизму, католическая претендентка означает нетолько угрозу ее власти, но и самой ее жизни. Пока эта контркоролева неоткажется со всей прямотой от своих притязаний, Елизавета не будет чувствоватьсебя настоящей королевой.
В этом спорном вопросе Елизавета, конечно, права; но она тут же ставит своюправоту под сомнение, когда столь серьезный политический конфликт стремитсярешить мелкими, пошлыми средствами. В политической борьбе у женщин неизменнонаблюдается опасная склонность ранить булавочными уколами, разжигать распрюличной злобой; так и на сей раз дальновидная правительница впадает в неизбежнуюошибку всех женщин-политиков. Мария Стюарт официально испросила для поездки вШотландию так называемый safe conduct – транзитную визу, как сказали бы мысейчас: с ее стороны это было скорее любезностью, данью чисто формальнойофициозной вежливости, поскольку прямой путь в Шотландию морем ей не закрыт;предполагая ехать через Англию, она как бы молчаливо давала противницевозможность для дружеских переговоров. Елизавета, однако, тотчас же ухватиласьза случай нанести противнице булавочный укол. На учтивость она отвечает сугубойнеучтивостью, заявляя, что до тех пор не даст Марии Стюарт safe conduct, поката не подпишет Эдинбургский договор. Желая уязвить королеву, она оскорбляетженщину; вместо открытой военной угрозы избирает бессильный и злобный личныйвыпад.
Итак, завеса, скрывающая конфликт между обеими женщинами, сорвана, спылающими гневом глазами стала гордость против гордости. Сгоряча призывает ксебе Мария Стюарт английского посланника и негодующе набрасывается на него. «Яв крайней на себя досаде, – говорит она ему, – надо же мне было так забыться –просить вашу повелительницу об услуге, в которой я, в сущности, не нуждаюсь.Мне так же мало потребно ее разрешение для поездки, как и ей мое, куда б она нивознамерилась ехать. Ничто не мешает мне вернуться в мое королевство и без ееохранной грамоты и соизволения. Покойный король пытался перехватить меня подороге сюда, в эту страну, однако, это не помешало мне, как вы знаете, господинпосол, благополучно доехать, и точно так же найдутся у меня теперь средства ипути для возвращения, стоит лишь мне обратиться к друзьям… Вы говорите, чтодружба между королевой и мною как нельзя более желательна и полезна для обеихсторон. Но у меня есть основание полагать, что ваша королева держится иногомнения, иначе она не отнеслась бы к моей просьбе столь недружественно. Похоже,что дружба моих непокорных подданных ей во сто крат милее моей, ихповелительницы, равного с нею сана, пусть и уступающей ей в мудрости и опыте,однако все же ближайшей родственницы и соседки… Я же ищу одной только дружбы, яне тревожу мира в ее государстве, не вступаю в переговоры с ее подданными, хотяизвестно мне, что среди них немало нашлось бы таких, кто с радостью откликнулсябы на любое мое предложение».
