один миг бросилась в голову.
Почему такое случилось – установить трудно. У меня есть одно предположение. Мозжечковая миндалина, как известно, отвечает за страх и агрессию. Так что, либо наш покойный сильно разозлился, либо сильно испугался. В подтверждение этой теории могу лишь приложить анализ крови, в котором явно видно, что содержание адреналина и норадреналина в его крови превышает норму в двадцать раз»
– Брестон, да ты бредишь, – пробурчал Асмер. – Умер от страха или злости… У меня точно правдивый отчет? Вроде точно, вряд ли бы его писали тогда от руки.
« Благодаря специфике свертывания крови, точно удалось установить, что смерть наступила до отсечения головы. Сделано это было с хирургической точностью – на позвонках нет никаких повреждений, срез находится ровно между двумя соседними. Впрочем, нельзя и отрицать возможность того, что голову оторвали от тела, судя по обрывкам мяса и кожи на шее»
– Что-то он не так уж и много выяснил, – подумал Асмер, притягиваясь к стакану. – А тут у нас что?
В папке лежало еще два листа. На одном из них был результат исследования образцов крови с места убийства, а на втором была изображена фотография медальона.
Асмер взглянул на первый:
– И что я тут должен понять? – с раздражением сказал он, глядя на россыпь символов и цифр. – Брестон, я кто по-твоему? Чертов гений, что может разораться в шифре, который ты написал?
Асмер надеялся, что коронер предоставит ему конечную форму анализа крови с места убийства, как делал это всегда. Однако, Брестон видимо запамятовал, что старший детектив полиции имеет немного иную специфику работы, нежели он, и разобрать необработанную медицинскую информацию для Асмера было почти невозможно. Впрочем, если кровь на стенах принадлежала не только убитому, но и членам его семьи, узнать это наверняка было совсем нереально.
Церковь Крови хранила данные о крови своих прихожан и работников под защитой религиозной тайны. Получить доступ к ним можно было двумя способами: пробиться к архивам с боем, пройдя через церковную гвардию, что было бы самоубийством, или добиться разрешения у понтифика. Второй вариант был даже невозможнее первого. Однако анализ крови мог бы помочь построить какие-никакие предположения касательно того, что случилось в доме Кристенсенов.
– Завтра зайду к Брестону, – тихо сказал Асмер, – и выскажу ему все, что думаю.
Асмер отложил лист с анализами и взял в руки фотографию медальона.
Его очистили, и теперь он мог разглядеть рисунок на бронзовой поверхности. Там был нарисован глаз и что-то выходящее из него. Белые нити, вьющиеся из зрачка.
– Черви, – понял Асмер, – из долбанного глаза выползают долбанные черви.
Кроме фотографии на втором листе ничего не было. Это расстроило Асмера, он-то думал, что на медальоне будут какие-то надписи или послания, которые могли бы прояснить картину, но они отсутствовали.
– Не похоже на то, что я читал об Антицерковниках. Те бы оставили гораздо более очевидные послания…
Асмер просто отложил листы и папку в сторону и молча уставился в граненый бокал в руках. Однако, не видел его.
Перед глазами Асмера вновь была та комната. И лицо, на которое натянули маску молчаливого ужаса.
Он отставил бокал, но через мгновение взял в руки бутылку и осушил ее наполовину. Квартира покачнулась и на Асмера опустилась тьма.
***
Открыть глаза оказалось невероятно трудно. Казалось, веки прилипли к глазным яблокам, а каждое усилие их поднять отзывалось режущей болью во всей голове. Кроме того, голова готова была лопнуть в любую секунду: что-то давило на череп изнутри.
Вокруг пахло железом. Его едкий запах обжигал ноздри, и, проникая в легкие, выворачивал их наизнанку. Где-то неподалеку что-то чавкало, где-то совсем рядом, буквально под ногами.
Асмер потянул руки к лицу и протер глаза. Смахнул с них что-то липкое и густое.
В лицо ударил слепящий свет солнца, который, отражаясь от земли, багровыми лучами освещал улицу. Асмер понял, откуда раздается чавканье. Из-под его ног.
Он шел по человеческим внутренностям. Улица была заполнена ими, а дорога вымощена кишками, обрывками плоти и органов. Ноги проваливались в эту вязкую жижицу, а черные туфли блестели от вязких капель крови. Справа и слева, почти вплотную к мутным окнам домов, на деревянных столбах висели тела мужчин и женщин со вспоротыми животами, из которых струились темные струйки с копошащимися в них белыми личинками. На трупах сидели птицы, выклевывая их глаза и языки. Они каркали и орали так громко, что в ушах у Асмера звенело.
– Да что за хрень тут творится? – прошептал он. Асмер оглянулся в поисках людей, которые могли ответить на его вопросы, но на улице никого не было, лишь молчаливые мертвецы с пустыми глазницами.
Улица была ему знакома. Это был нижний ярус старого Атифиса, и именно здесь, буквально в соседнем квартале располагался участок полиции. Туда он и направился, с трудом ступая по нетвердой поверхности, в надежде, что там ему объяснят, что происходит в городе. Кроме того, он все еще надеялся встретить хоть кого-то живого. Пока что он замечал лишь птиц и неясные расплывчатые тени, расползающиеся по земле. Казалось, они вот-вот протянут к Асмеру свои темно-прозрачные лапы и, схватив его, утащат под мерзкое покрывало плоти, что накрывает дорогу.
Однако свет не давал им это сделать. Лучи солнца хорошо освещали улицу, не давая теням выползать из темных уголков под навесами магазинов или крышами домов. Эти странные шевелящиеся черные пятна не очень-то волновали Асмера. Пока солнце светило ярко, они не могли высунуть нос из своих темных нор.
А вдруг это все – один большой мираж, сон? Сейчас же Асмер находится вовсе не здесь, а в теплой постели у себя дома.
– Нет, – твердо сказал или подумал он. Асмер так и не понял, говорит ли он вслух или просто мыслит. Впрочем, запах гниющего мяса и металла крови совсем не походил на наваждение.
Подул ветер, поднимая странный кровавый пар, идущий от земли. В этот же момент, откуда не возьмись раздался вой, который, смешиваясь с криками клюющих плоть птиц, делал все вокруг еще более жутким и пугающим. Асмер остановился и огляделся, прислушиваясь, однако не мог определить его источник.
Ветер подул сильнее, поднимая кровавые ошметки в воздух, словно пожухлые листья. Они закрутились в жутком вальсе, спиралями закружились рядом с Асмером, орошая его одежду капельками густой, как воск, гранатовой жидкости. Вой стал громче, стал походить на канонаду духового оркестра. В нем слышалась и деликатная, нежная флейта, и напористая, грубая труба. Вместе с этим птицы замокли, и, встревоженные ветром, покинули свои насесты,
