фон Клейст, немецкий генерал…
«Русские с самого начала показали себя как первоклассные воины, и наши успехи в первые месяцы войны объяснялись просто лучшей подготовкой. Обретя боевой опыт, они стали отличными солдатами. Они сражались с исключительным упорством, имели поразительную выносливость и могли выстоять в самых напряженных боях».
Из письма немецкого солдата…
«Какие чудесные кинотеатры и прибрежные кафе‐рестораны в Таганроге! На машине я много где побывал… И кругом только женщины, которых согнали на принудительные работы. Они мостили улицы. Сногсшибательные девочки. Проезжая мимо на грузовике, мы хватали их, затаскивали в кузов, обрабатывали и выкидывали. Парень, ты бы слышал, как они ругались!»
Отто Бройтигам, немецкий дипломат…
«Наша карательная политика привела к образованию единого фронта большевиков и русских националистов против нас. Сегодня русский воюет с исключительной храбростью и самопожертвованием за признание его человеческого достоинства».
Якоб Штадлер, немецкий ефрейтор…
«Здесь, в России, страшная война, не знаешь, где находится фронт: стреляют со всех четырех сторон. «Старики» уже сыты по горло этой проклятой Россией. Убитых и раненых более чем достаточно. В дороге я чуть не заболел и должен был отправиться в лазарет… Лазарет напоминает бойню».
Х. Эккгард, немецкий солдат…
«Меня призывают в армию. Россия проглатывает одну за другой наши дивизии и бесконечное количество маршевых батальонов. Она поглотит и всех тех, кто до сих пор был в тылу. Тотальную войну в такой форме можно вести относительно короткое время – наше хозяйство скоро окончательно рухнет».
Гейнц Гудериан, немецкий генерал…
«Тяжесть боев оказывала свое влияние на наших офицеров и солдат. Впервые с начала этой напряженной кампании у них был усталый вид, причем чувствовалось, что это не физическая усталость, а душевное потрясение. Приводил в смущение тот факт, что последние бои так подействовали на наших лучших офицеров. На поле боя командир дивизии показал мне результаты боев, в которых его боевая группа выполняла ответственные задачи. Потери русских были значительно меньше наших потерь».
Виллибальд фон Лонгеман, немецкий генерал…
«В первый раз в восточной кампании обнаружилось абсолютное превосходство русских танков над нашими. Русские танки обычно использовали построение полукругом, открывая огонь из своих пушек с дистанции 1000 метров, выбрасывая чудовищную пробивную с высокой точностью. В дополнение к лучшему вооружению и броне «Т‐34» быстрее, более маневренный, его механизм поворота башни явно лучше. Широкие гусеницы этого танка позволяют преодолевать броды, которые не могут быть преодолены нашими танками».
Симон Баумер, немецкий солдат…
«Мы находимся в 100 километрах от Москвы, но это нам стоило огромных жертв… Будут еще жестокие бои, и многие еще погибнут. Русские оказывают очень сильное сопротивление. Если война продлится еще полгода – мы пропали. Русские стреляют днем и ночью, они отличаются невиданным упорством, каждую минуту мы ожидаем смерти».
Из воспоминаний немецкого солдата:
«Холод здесь свинский! Ежедневные атаки русских с участием самолетов и танков изматывают нас. Поверь, все, что происходит здесь – выше моих сил. Многие получили нервный шок. В нашей роте осталось только 3 пулеметчика, остальные убиты и ранены. Часто спрашиваешь себя – когда же твоя очередь?»
Ретроспектива
Приятно читать правду, высказанную врагом о его главном в этой войне противнике – советском солдате, командире, нашей боевой технике, которая по тактико‐техническому уровню после тяжелых неудач черного лета 1941 года уже превосходила по качеству и количеству военный парк вермахта.
Что касается холодов. Немцы в своих жалобах оперируют сорокоградусными морозами, которыми их встретило Подмосковье в декабре сорок первого. Данные же графиков нашей метеорологической историографии показывали, что с 1 октября по 27 декабря 1941 года температура колебалась от +5 и до –30. Поэтому примем объяснения фашистов о смертельном 40 градусном и ниже морозе как расхожую легенду. Просто им наш мороз не только не понравился, но и напугал обморожениями. У 40% фашистских солдат, воевавших на передовой, были обморожены ноги. А всего из‐за обморожений, по данным немецкой статистики, выбыли из строя около 133 тысяч человек.
Но эти морозы были одинаковы для всех. Советский солдат выстоял. Он просто оказался более закаленный. Надо отметить еще и то обстоятельство, что вещевая служба тыла РККА обеспечила наших воинов зимним обмундированием: валенками, полушубками и меховыми шапками.
В том, что Бог на стороне защитников Москвы, отмечали и сами немцы.
Однако, несмотря на ощутимое превосходство нацистов, план операции «Тайфун», который должен был выполнить главнокомандующий групп армий «Центр» генерал‐фельдмаршал Федор фон Бок, просто забуксовал. Более того, он обратился против своего создателя – Адольфа Гитлера. Когда генерала‐фельдмаршала Кейтеля, начальника штаба Верховного главнокомандования вооруженных сил Германии, спросили на Нюрнбергском процессе, в какой момент он начал понимать, что план «Барбаросса» (блицкриг – Прим. Авт.) терпит крах, Кейтель ответил: «Москва».
Как вспоминают очевидцы, накануне начала наступления генерал армии Георгий Константинович Жуков, командовавший Западным фронтом, почти неделю не смыкал глаз. Приходилось вести двойную нагрузку: сдерживать рвущегося к Москве противника и накапливать силы на тех направлениях, где предстояло перейти из контратаки в контрнаступление.
Как известно, врага погнали 6 декабря 1941 года – в день, когда празднуется память святого князя Александра Невского, который когда‐то сказал вещие слова: «Не в силе Бог, а в правде!» и «Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет!»
Осенью 1941 года на подступах к столице сотни танков Гудериана и Гепнера застряли в непроходимой грязи изъезженных глиноземных дорог. Сказались проливные дожди, нетипичные по своему масштабу для Подмосковья. Наверное, сама русская природа мешала супостатам быстро продвинуться к Москве и захватить по наполеоновским стопам столицу.
Часть III
Маршал Еременко – дневники
Вести дневник – это значит постановить, что жизнь твоя страшно увлекательна.
Фредерик Бегбедер
Говорят, что дневник – полезная штука. Он вроде фотографии души. Авторам ведения таких сугубо личных записей, наверное, жизнь в отдельных ее моментах действительно кажется увлекательной.
Современный американский композитор Мэрилин Мэнсон признавался, что люди не хранят дневники для себя. Они хранят их для других как секрет, о котором не хочется рассказывать, но при этом хочется, чтобы о нем знали все. Единственный надежный сейф – твоя собственная память, в которую никто не может залезть без твоего ведома. Мне начинает казаться, что Интернет – это средневолновое радио девяностых, когда домашний компьютер становится местом парковки души, опаснейшим приором в руках идиотов.
Многие люди, не надеясь на свою память, оставляют записи ярких страниц своей жизни для
