я решил было полностью отказаться от разведения орхидей: надоело видеть, как привезенные издалека растения умирают у меня на руках. Но однажды, вслед за моим объявлением в «Геральд», ко мне в офис явился человек, казавшийся как нельзя более подходящим. Я не мог точно определить его национальность; он сказал, что много лет провел в тропиках, собирая орхидеи для одной крупной английской фирмы-импортера, и загорелое лицо вроде бы подтверждало его слова. Мы быстро обсудили все детали и договорились, что он приедет сюда и немедленно приступит к работе. Я спросил, есть ли у него семья, и он ответил, что его жена приедет с ним на следующий день.
Когда он поднялся, собираясь выйти из кабинета, я сказал:
— Еще кое-что, Херстон. Я надеюсь, вы разбираетесь в выращивании Phalaenopsis Gloriosa. Это мои любимые орхидеи, и я держу их в специальной оранжерее.
Готов поклясться, Ларчер, при упоминании названия орхидеи парень позеленел под своим загаром. Он ухватился за спинку стула, словно пытаясь удержаться на ногах, и ответил как-то странно: дескать, он не умеет с ними обращаться. Затем он добавил, как будто сказал больше, чем намеревался:
— Глориозы крайне сложно выращивать в неволе, сэр.
Я улыбнулся, услышав сравнение орхидей с плененными дикими зверями, распрощался с ним и на время позабыл о нашем разговоре.
Короче говоря, они приехали на следующий день и вскоре устроились в хорошеньком маленьком домике на склоне холма рядом с теплицами. Я посетил имение несколько недель спустя, нашел, что все идет хорошо, и Херстон представил меня своей жене. Ты знаешь, что с тех пор, как умерла Молли, женщины практически ушли из моей жизни, и на меня нелегко произвести впечатление хорошеньким личиком, но я никогда не забуду экзотическую красоту этой женщины.
Какие бы сомнения ни возникали по поводу его национальности, ее национальность можно было определить безошибочно. Она была чистокровной индианкой и происходила из высшей касты Восточной Индии. Ты знаешь этот тип: высокая, стройная, с изысканными чертами лица и глазами, напоенными полуночным колдовством. Глядя на нее, я подумал, что ее, как и мои орхидеи, окутывает та же тонкая аура духовности и великолепия. Она ни слова не понимала по-английски и, пока мы разговаривали, стояла рядом с Херстоном, глядя на него своими темными, непостижимыми глазами с бесконечным обожанием. Было понятно, что она преклонялась перед своим мужем. Ты помнишь красивую собаку породы колли, которая жила у меня здесь; этот прекрасный пес жил в соответствии со своими идеалами так, что мог пристыдить большинство людей. Он никогда не спешил заводить дружбу с чужаками, хотя и был предан старым слугам в поместье. Так вот, он прибежал к нам и, к моему удивлению, не обратил на меня никакого внимания, но начал вилять хвостом у ног миссис Херстон, ласкаясь к ней с величайшей нежностью.
— У вашей жены появился достойный друг, — заметил я Херстону. Тот улыбнулся и согласился, и тема была закрыта.
Мы провели остаток дня, вместе осматривая теплицы, и я обнаружил, что не ошибся в своем работнике. Такое знание орхидей, их местных условий произрастания и климата, а также традиций Восточной Индии было для меня откровением.
Теплицы были значительно изменены и расширены с тех пор, как ты видел их в последний раз; главным дополнением является огромное круглое здание у подножия холма. Здесь я собрал тысячи прекрасных цветков Phalaenopsis Gloriosa. Вместо обычных скамеек я срубил на этом месте несколько деревьев и установил их в земле через неравные промежутки со всех сторон оранжереи, а затем подвязал к ним проволокой орхидеи снизу вверх, вперемежку с папоротниками, утопающими во мху. Вокруг деревьев были густо посажены высокие пальмы; сотни орхидей свисали на проволоке с крыши. Весь ансамбль напоминал уголок тропических джунглей. Несмотря на все мои старания, орхидеи чувствовали себя неважно, и мне не терпелось получить совет моего нового ботаника.
К моему немалому удивлению, жена Херстона сопровождала нас во время обхода, но у двери оранжереи фаленопсисов отступила назад, бледная и дрожащая. Он быстро произнес несколько слов — полагаю, на ее родном языке — и она повернулась и села на табурет под навесом снаружи. Он пробормотал какие-то извинения, сказав, что его жена устала, и последовал за мной в теплицу. Если раньше он был разговорчивым, то здесь сделался странно тихим и нервным. Мы пробыли там около пяти минут, и все это время он не сводил глаз со стройной маленькой фигурки под навесом. Я ничего не смог из него вытянуть по поводу разведения фаленопсисов и приписал очевидное смущение Херстона его невежеству в этом вопросе. Мы осмотрели другие теплицы и тем же вечером я вернулся в город.
Я вдаюсь во все эти утомительные подробности, Ларчер, в надежде, что ты, с твоим многолетним опытом жизни в Индии и знанием восточного характера, возможно, сумеешь разглядеть какой-то проблеск света во мраке последовавших затем таинственных событий.
Ларчер нетерпеливо кивнул, и Дрисколл продолжил рассказ:
— Прошло шесть недель, и отчеты Херстона были в целом удовлетворительными. По прошествии этого времени я получил от него любопытное письмо. Он просил прислать в поместье частных охранников и приказать им днем и ночью обходить территорию, причем был, похоже, в полном ужасе и настаивал, что дело срочное. Мы находимся достаточно далеко от главной дороги, и нас редко беспокоят бродяги. Тем не менее, я рассудил, что новый садовник заслуживает моего доверия и в тот же день нанял несколько человек в качестве сторожей. На следующий день было воскресенье, и я, все еще немного обеспокоенный необычным тоном письма Херстона, сел на дневной поезд и приехал сюда. Я никому не телеграфировал о своем приезде, так что на станции меня никто не ждал. Я прошел милю до поместья в унылых и, казалось, заметно сгущавшихся февральских сумерках.
Спустившись по изгибу подъездной аллеи и обогнув южный угол дома, я остановился, пораженный красотой открывшегося вида. На горизонте громоздились огромные багровые облака, словно охваченные чудовищным пожаром, в то время как угрюмые красные полосы, поднимавшиеся почти до зенита, бросали зловещий отблеск на реку и лужайки. Я никогда не видел, чтобы это место приобретало такую зловещую неземную красоту — подходящая декорация для грядущей трагедии! Группа карликовых норвежских сосен у этого угла дома выделялась на фоне злобного неба каким-то тончайшим узором, и пока я стоял, восхищаясь их симметрией и изяществом, ветка менее чем в двадцати футах от меня отодвинулась назад, и из-за дерева выглянуло лицо.
Отвратительное лицо, какое может
