упомянуть, что к северу от Темзы разрушенными оказались семнадцать процентов зданий, а к югу — девяносто три процента, так как ветер дул преимущественно в этом направлении; в общей сложности разрушение имущества в Великобритании и Ирландии приблизительно оценивается в пятьдесят пять процентов.
Приключения нашего маленького отряда после того, как мы выбрались из нашего укрытия, едва ли относятся к моему рассказу; но я должен описать несколько событий, вписанных красными буквами в наш календарь после нашествия Серой травы.
В первый же день мы узнали, что есть и другие выжившие — на что мы не смели надеяться. В одном из подвалов мы обнаружили мужчину, женщину и ребенка, чуть не умерших от голода и ужаса. Мы сразу же разбились на небольшие группы и принялись обходить уцелевшие дома Лондона, и звонили в церковные колокола, и трубили в трубы, и били в барабаны, и звали всех выживших. Тут и там испуганные кучки бледных, изголодавшихся, оборванных людей откликались на призыв. Когда наше число увеличилось, мы отправили отряды прочесывать подвалы и другие укрытия и спасли немало людей, находившихся на пороге смерти. Общее число выживших в Лондоне, где процент смертей был самым высоким, составляет около 35,000.
На второй день мы получили несколько ответов на наши обращения по телеграфу в провинции; на следующий день мы установили телеграфную связь с большинством районов Соединенного Королевства и даже с континентом. Почти во всех городах по крайней мере нескольким людям удалось спастись. В некоторых регионах Серая трава оставила нетронутыми открытые пространства или ряд домов, где люди смогли спрятаться, и только часть из тех, кто добрался до них, умерла от голода. В нескольких случаях трава, как рассказывали, воздержалась от нанесения телесных повреждений тем, с кем вступила в контакт. Кроме того, ей не удалось уничтожить многие захваченные на море корабли — морская поросль, как правило, оказывалась менее опасной. Судя по нашим цифрам на данный момент, мы надеемся, что выжила почти одна восьмая населения Европы.
На четвертый день был отправлен первый поезд из провинции в Лондон, и несколько кораблей, которые заросли не причинившими им вреда сорняками, вошли в порт. После этого движение было быстро восстановлено.
Две недели спустя было создано наше нынешнее временное правительство. Профессор, которого все приветствовали как избавителя человечества, отказался от государственных постов, однако по его настоянию я был назначен на должность, которую сейчас занимаю. Несколько человек из нашей маленькой группы также заняли важные посты, в том числе Стил, ныне известный под другим именем и женатый на леди Эвелин, и Вива, которая в преддверии нашей свадьбы руководит лондонскими сиротскими приютами. Послезавтра начинает выходить газета.
Мы неустанно работали над восстановлением социальной и коммерческой жизни страны и достигли определенных успехов. У нас мало предметов роскоши, но нет потребности в них; меньше работников, но нет трутней; меньше тех, кого мы любим, но этих людей мы любим сильнее. Я думаю, теперь в мире все будет хорошо, потому что мы так сильно любим друг друга.
— Серая трава решила проблемы бедности, зависти, преступности и раздоров, которые веками бросали вызов человечеству, — сказал профессор перед смертью. — Не плачь, маленькая Вива. Ах! Что это, я чувствую слезу на своей руке? Тебе не о чем плакать, дитя мое. Они ушли, и я ухожу, но ты научилась любить. Все к лучшему!
— Все... к... лучшему, — повторил он затем и улыбнулся.
Таким было его послание вам, к кому я обращаюсь, дорогие друзья.
Эдгао Уоллес
Phalaenopsis Gloriosa[5]
Двое мужчин сидели за напитками и сигарами в большой библиотеке загородного дома Дрисколла. Был прохладный апрельский вечер, и огромные сосновые поленья, полыхавшие в камине перед ними и отбрасывавшие яркие отсветы на книги, картины и тяжелую мебель черного дерева, почти не рассеивали холод в неиспользуемой комнате.
Три высоких французских окна справа выходили на запад, на акры лужаек, спускающихся к широкой реке, в то время как с юга вид скрывали густые заросли вечнозеленого кустарника, виноградные лозы и лианы, чьи гирлянды нежной листвы во всех направлениях заплели окна. Громадный вяз, стоявший на страже у этого угла дома, раскачивал ветви на весеннем ветру и нервно постукивал в ближайшее окно.
Дом, несмотря на свое богатство и красоту, производил впечатление одиночества. Жилище отражает повседневную жизнь обитателей таким же неосязаемым образом, как человек несет на себе отражение своей жизни, написанное крупными буквами на лице и фигуре; и у этой величественной комнаты был вид человека, который увидел своих умерших и застыл потрясенный и опустошенный. Из более отдаленных уголков дома время от времени доносился скрип половиц или хлопанье ставни на ветру, и при каждом звуке старший из двоих с плохо скрываемым беспокойством поворачивался в направлении шума. Наконец его собеседник стряхнул пепел с сигары в огонь и повернулся к хозяину.
— Боб, старина, что с тобой такое? Ты дергаешься, как моя бабушка! Что тревожит твою юную душу — призрак или белая горячка? Говори, парень, в чем дело?
Услышав эти слова, Дрисколл встал и, чуть ли не крадучись подойдя к двум дверям, ведущим из комнаты, задвинул массивные засовы в гнезда; затем он вернулся к камину, налил себе немного бренди, выпил и придвинул кресло поближе к Ларчеру.
— Ларчер, мы с тобой вместе охотились на крупную дичь. Вон та шкура тигра рассказывает одну историю, шкура леопарда у нас под ногами — другую. Но я позвал тебя сюда сегодня вечером, чтобы ты помог мне убить или поймать самое дьявольское существо, которое когда-либо ходило по земле. Ты — единственный, чьему разуму, нервам и мускулам я могу доверять.
— Хорошо! — сказал Ларчер. — Это человек или зверь?
— Не зверь, но едва ли человек, — ответил другой. — Однако, мне следует вернуться назад и рассказать тебе историю этого проклятого существа, появившегося здесь. Как ты знаешь, моим хобби долгое время были орхидеи, и я не раз жаловался, как трудно найти способного работника для ухода за моими любимицами. Большинству из этих ребят известны лишь несколько распространенных коммерческих разновидностей, а я всегда интересовался более редкими видами. Полгода назад судьба коллекции привела меня в такое отчаяние, что
