Когда я доедаю остатки печенья и мысленно посылаю Корделию ко всем чертям, кто-то звонит в дверь. Посмотрев в глазок, вижу Олли — он стоит на лестнице с огромной коробкой и энергично машет, поэтому я впускаю его и ожидаю чуда.
— Хреново выглядишь, — говорит Олли, шагнув за порог.
— И тебя с добрым утром.
Олли ставит свою ношу на стол.
— Я серьезно. У тебя ужасный вид. Что случилось?
Я отмахиваюсь:
— Тяжелая ночка.
Сейчас я не готова обсуждать свои проблемы с другом. Олли искренне считает Джеймса редкой сволочью, и я, наверное, повешусь, если он откажется готовить ужин под тем предлогом, что ему неохота выручать моего жениха из беды. Я единственный раз в жизни поссорилась с Олли в тот день, когда Джеймс отказался пустить меня за руль новенькой «БМВ». По словам Джеймса, я вовсе не нуждаюсь в машине, ведь существует метро и автобус. «И потом, Пышка, согласись, ты не самый аккуратный в мире водитель», — добавил он и принялся перечислять все вмятины и царапины, которыми я украсила его старую «ауди». Я сделала ошибку, рассказав об этом Олли. Тот пришел в ярость:
— Вот скотина! Наберись наконец смелости, Кэти, и вели ему заткнуться! В конце концов, ты его невеста!
Разумеется, я вступилась за Джеймса, который, на мой взгляд, всего лишь пытался уберечь новую машину, а Олли в ответ наговорил резкостей. Я так обиделась, что мы неделю не общались. Наконец, за сигареткой в школьной котельной, помирились и решили, что в будущем не станем обсуждать наших возлюбленных. До сих пор это правило работало.
Олли задумчиво смотрит на меня, прищурив карамельного цвета глаза, но не настаивает.
— Ну ладно… Давай кипяти воду, и приступим.
Я хватаю огромную кастрюлю и чуть не вывихиваю позвоночник.
— Не пойдет, — говорит Олли, открывая тем временем коробку. — Нужно что-нибудь побольше… иначе этот малыш не поместится.
И с гордостью демонстрирует мне содержимое.
Господи. Я в ужасе гляжу на Олли. Из коробки высовывается огромная клешня, размером с кулак взрослого мужчины, и угрожающе помахивает в воздухе.
— Это что такое?!
— Закуска, — с гордостью говорит Олли. — Разве не красавчик? И я его очень дешево купил.
Каким-то чудом он умудряется извлечь чудовище из коробки, не получив тяжелого увечья. Я забиваюсь в угол и смотрю на огромного омара, который, в свою очередь, устремляет на меня бисерные глазки.
— Он живой!!!
— Разумеется, живой, дуреха. — Олли машет им в мою сторону: — Ррр…
Я поспешно отступаю. Какие жуткие клешни.
— То есть… нам придется его убить?
— Нуда, — отвечает злодей Олли. — Именно поэтому я попросил тебя вскипятить воду.
— Мы будем варить его живьём?
— Так всегда делают. Можно, конечно, проткнуть ему мозг ножом, но, впрочем, я бы не рискнул.
Я смотрю на омара, и он отвечает долгим взглядом. Мне кажется — или его темные глаза действительно глядят умоляюще?
— Кастрюля с кипятком — лучший вариант, — бодро продолжает Олли, держа омара под мышкой и наливая воду в огромный чан. — Не пугайся, это быстро.
Омар лихорадочно размахивает клешнями. Олли ставит кастрюлю на плиту и захлопывает крышку. Меня мутит. Конечно, кто бы говорил — я ведь не вегетарианец, — но до сих пор мне не приходилось задумываться о том, откуда берутся вкусные гамбургеры. Я покупаю мясо в виде аккуратно упакованных стейков, а не в виде коровы. Вновь смотрю на омара и начинаю дрожать. Кажется, он знает, какая ужасная судьба его ждет. Я буквально слышу, как он молит о пощаде.
Живое воображение порой сущее проклятие.
Из кастрюли поднимается пар, вода бурлит, точно в адовой бездне. Олли добавляет щепотку соли и поднимает несчастное ракообразное.
— Нет! — кричу я и бросаюсь к нему со скоростью гоночной машины. — Не надо!
Оказываюсь лицом к лицу с омаром. Его усики отчаянно шевелятся, и мне кажется, бедняга всхлипывает. В кастрюле весело побулькивает вода.
— Кэти, — терпеливо говорит Олли, — пожалуйста, отойди от плиты.
— Но это варварство! Мы не можем его убить!
— Это будущая закуска к ужину. Сомневаюсь, что гости захотят есть омара живым.
— Может быть, купим дыню? Ну или что-нибудь еще, что не придется убивать.
Омар явно кивает.
— Дыня никого не впечатлит, — возражает Олли, помахивая омаром над плитой. — Если я не ошибаюсь, мы должны удивить этих старых козлов. Свежий омар — наилучшее решение.
Он прав, но сейчас мне все равно. Я знаю, что не могу бросить беспомощное создание в кастрюлю с кипятком. Не могу!
— Олли, ты посмотри на него, — прошу я. — Ему же страшно.
— Не очеловечивай его, — строго говорит Олли. — Это тебе не «Скотный двор». Омар — еда, а не домашнее животное.
— Олли, ну пожалуйста! — Я на грани слез. — Я не могу сварить живое существо, которое смотрит на меня. Ради Бога, не надо.
— О Господи… — Олли устало опускает омара. — Все покойные шеф-повара сейчас переворачиваются в гробу, учти.
— К черту шеф-поваров. — Я начинаю успокаиваться, и омар, несомненно, тоже. — Иначе мне будут годами сниться кошмары, и я точно сделаюсь вегетарианкой.
— Значит, нарежем дыню. — Олли вздыхает. — Остается одна маленькая проблема…
— Да? — Я испытываю невероятное облегчение.
— Что, по-твоему, нам теперь делать с девятифунтовым омаром?
— Разве нельзя выпустить его в море?
Олли смеется.
— Он ведь не из моря, а с рынка. А поскольку сейчас уже половина второго, — мой друг смотрит на свои громадные спортивные часы, — я не успею отвезти его обратно.
— Не волнуйся, Кусака, ты не вернешься на рынок, — говорю я омару. — Я выпущу тебя в море.
— Кусака? — Олли фыркает. — Ты спятила?
Я сердито смотрю на него.
— Между прочим, это не я собиралась сварить его живьем.
Он жмет плечами.
— Понятно. Но все-таки что теперь делать? В Илинге нет моря.
Я торопливо думаю.
— Мы подержим Кусаку здесь, а потом отвезем к морю. Главное, чтобы Джеймс не заметил.
— Что значит «мы»?
— Ты притащил омара сюда. Значит, ты к этому причастен.
— Я вообще-то собирался его приготовить, а не изображать активиста «Гринпис», — ворчит Олли, кладя Кусаку в раковину. — Где ты собираешься прятать эту огромную тварь?
Я наполняю ванну и сыплю в воду побольше морской соли — Кусака может чувствовать себя как дома. Осталось задернуть поплотнее занавеску — и готово. Надежное убежище для омара, спасенного от ужасной смерти.
