тяжелым, грязным и неудобным. Кое-как Колька выкатил его наверх. Оставалось спустить его через окно на улицу. Для этого пришлось отодвинуть тяжеленный диван на середину комнаты. Тяжелый, но хрупкий велосипед, мальчик перевалил через окно с большим трудом. Сначала он закинул на подоконник переднюю часть, затем заднюю.
Велосипед упал на землю, грохотнул и скрипнул. Колька притих. Только бы никто не услышал шум и не прибежал сюда. Иначе его план треснул бы по швам и все пропало. Не хватало еще чтобы люди подумали, будто он решил украсть допотопный велосипед у старого больного Тадеуша. А если еще и бабушка узнает, то Кольке точно не поздоровится!
Убедившись, что никто ничего не услышал, Колька перепрыгнул через подоконник и выкатил велосипед на дорогу. Он посмотрел на дом бабушки и дедушки. Их не было видно. Они и не собирались сегодня работать на грядках. И Колька это знал наверняка. Ведь каждое воскресенье они устраивали себе выходной от любых дел и занимались только тем, что им приносило удовольствие: вязание и кроссворды.
Мальчик залез на твердое и неудобное сиденье, обшарпанное и потрескавшееся за столько лет, и стал интенсивно крутить педали. Сначала они проворачивались с трудом. Велосипед то и дело норовил свернуть в какой-нибудь ухаб. Но Колька справлялся. Он мчался по пыльной дороге в город, не замечая ничего вокруг. Он крутил педали, сверкая острыми угловатыми коленками на фоне сочной зелени высокого леса. Неровная дорога, казалось, стала еще ухабистее, чем обычно. Велосипед подпрыгивал. Иногда слетала цепь. И Кольке приходилось ее крепить. Хорошо, что папа показал ему однажды, как это делается. Благодаря этому мальчик справлялся куда быстрее, чем если бы это делал кто-то из его одноклассников, большинство из которых предпочли деревенскому лету городскую суету и компьютерные игры.
До города ехать недолго, если на машине. А вот на велосипеде Кольке пришлось потратить не один час. Дорога совсем не подходила для ржавого транспорта. Да и сам транспорт оставлял желать лучшего. То цепь спадет, то педали прокрутятся, а колеса останутся на месте. Руль порой вело в сторону и мальчику приходилось выравнивать его, чтобы не упасть.
Наконец, вдалеке замелькали бордовые крыши и кирпичные здания. Кольке повезло, что больница находилась в начале города. И ехать в центр по дорогам не пришлось. Он припарковал велосипед у крыльца и зашел внутрь. Прохлада и тишина обрушились на него столь внезапно, что Колька даже подумал, не напутал ли он чего и не открыл ли другую дверь. Но тут из-за стойки регистрации появилась кудрявая голова женщины средних лет. Белый халат привел Кольку в чувства. Да, это все та же больница. Просто сегодня воскресенье. Люди по выходным, видимо, предпочитают не болеть. А, быть может, сегодня не приемный день.
— Чего тебе, мальчик? — спросила регистраторша, щуря один глаз.
— Я… можно мне… — заикался Колька, — могу я увидеть пана Тадеуша?
— Какого еще пана? — не поняла женщина, — фамилия есть у него?
— Его вчера доставили к вам, — пояснил Колька.
Регистраторша вышла из-за стойки и подошла ближе к Кольке. От нее вкусно пахло сиренью и ванилью. Впрочем, ванилью пахли, скорее, булочки, лежавшие на полке с картами больных.
— Не было меня вчера здесь, — сказал она, — так фамилия-то у него есть? У этого пана твоего?
— Я… я не знаю его фамилии, — растерянно ответил мальчик.
Как странно, подумал он, почему он за все время не поинтересовался, какая фамилия и отчество у пана Тадеуша? Знал ли вообще кто-нибудь в Хуторках эту информацию? Все его так и называли всегда — пан Тадеуш. Не какой-нибудь Тадеуш Викторович, к примеру, а просто пан. Пан Тадеуш.
— Ааа, а это наш вчерашний друг, — протянул вчерашний врач, — а где твой дедушка?
— Он сейчас придет, — соврал Колька, — отошел в магазин. За водой. Можно мне к пану Тадеушу?
Врач покачала головой.
— Нет. Боюсь, тебе придется уйти.
— Но я должен навестить его! Я должен его увидеть! — возразил Колька, — это очень важно, понимаете?
— Ступай к дедушке, — сказала врач, — в четвертую никого не пускать, — теперь она обратилась к регистраторше и быстро ушла, скрывшись за углом.
На глазах Кольки набрались слезы. Неужели он и сегодня не увидит своего друга? Разве можно так поступать? Он ведь наверняка обрадовался бы его визиту. Мальчик посмотрел на регистраторшу, опустил голову и побрел к выходу. Он протянул руку к двери, когда почувствовал на плече теплую женскую руку.
— Идем, — сказала регистраторша, оглядываясь по сторонам.
И Колька поспешил за ней.
На белой двери болталась на одном саморезе цифра четыре. Регистраторша еще раз огляделась.
— Пять минут, — она подняла указательный палец вверх, — не больше.
Колька кивнул и мигом влетел в палату. Пан Тадеуш лежал на кровати. Он был в сознании. Но выглядел очень болезненно. Скулы его впали, кожа стала синюшного оттенка, глаза ввалились и стали мутными. Он дышал громко и хрипло. Колька слышал, как входил и выходил из его легких воздух. От жизнерадостного моряка не осталось и следа. Теперь перед Колькой предстал больной измученный жизнью старик.
— Николай Петрович, — с трудом прошептал он, — рад. Рад тебя видеть, — он похлопал по кровати, приглашая Кольку присесть.
— Я взял ваш велосипед, чтобы добраться, — зачем-то сообщил мальчик.
Пан Тадеуш улыбнулся.
— Клубника уже вся созрела, — тихо произнес Колька, прекрасно понимая, что нет пану Тадеушу никакого дела до клубники и варенья.
— Ну, вот и все, — улыбнулся бывший моряк и на мгновение прикрыл глаза.
— Не говорите так, — прошептал Колька.
Пан Тадеуш похлопал его по запястью.
— Пришло мое время, Николай Петрович.
Колька замотал головой, но пан Тадеуш не дал ему ничего сказать.
— У всех оно свое. Это лето за многие годы стало для меня самым счастливым, — пан Тадеуш в который раз улыбнулся.
— Не знаю, что сказать, — проговорил Колька.
— Тот, кто молчит, говорит больше, чем говорящий, — ответил поляк и выдохнул, — мое второе счастливое лето…
— Я привез и первое, — улыбнулся Колька и вытер скатившуюся горячую слезу.
Мальчик достал из рюкзака Касин подарок и протянул его пану Тадеушу. Мужчина заплакал, сжимая в руке стеклянную банку.
— Пришло время ее открыть, — сказал Колька.
Дверь распахнулась и в палате показалась регистраторша.
— Пора уходить, — сказала она тихонько.
— Еще минуту, — попросил мальчик.
— Не могу, — она поджала губы.
Колька приобнял пана Тадеуша и покинул палату. Регистраторша закрыла дверь, и цифра четыре, висевшая на ней, звонко брякнула, отвалившись и упав на пол.
— Плохой знак, — с горечью в голосе сказала она и подняла четверку.
— Спасибо, — сказал Колька и вышел на улицу.
Солнце пекло. Дул ветерок, но он
