Книга Лето в банке - Наталья Моисеева

тяжелым, грязным и неудобным. Кое-как Колька выкатил его наверх. Оставалось спустить его через окно на улицу. Для этого пришлось отодвинуть тяжеленный диван на середину комнаты. Тяжелый, но хрупкий велосипед, мальчик перевалил через окно с большим трудом. Сначала он закинул на подоконник переднюю часть, затем заднюю.

Велосипед упал на землю, грохотнул и скрипнул. Колька притих. Только бы никто не услышал шум и не прибежал сюда. Иначе его план треснул бы по швам и все пропало. Не хватало еще чтобы люди подумали, будто он решил украсть допотопный велосипед у старого больного Тадеуша. А если еще и бабушка узнает, то Кольке точно не поздоровится!

Убедившись, что никто ничего не услышал, Колька перепрыгнул через подоконник и выкатил велосипед на дорогу. Он посмотрел на дом бабушки и дедушки. Их не было видно. Они и не собирались сегодня работать на грядках. И Колька это знал наверняка. Ведь каждое воскресенье они устраивали себе выходной от любых дел и занимались только тем, что им приносило удовольствие: вязание и кроссворды.

Мальчик залез на твердое и неудобное сиденье, обшарпанное и потрескавшееся за столько лет, и стал интенсивно крутить педали. Сначала они проворачивались с трудом. Велосипед то и дело норовил свернуть в какой-нибудь ухаб. Но Колька справлялся. Он мчался по пыльной дороге в город, не замечая ничего вокруг. Он крутил педали, сверкая острыми угловатыми коленками на фоне сочной зелени высокого леса. Неровная дорога, казалось, стала еще ухабистее, чем обычно. Велосипед подпрыгивал. Иногда слетала цепь. И Кольке приходилось ее крепить. Хорошо, что папа показал ему однажды, как это делается. Благодаря этому мальчик справлялся куда быстрее, чем если бы это делал кто-то из его одноклассников, большинство из которых предпочли деревенскому лету городскую суету и компьютерные игры.

До города ехать недолго, если на машине. А вот на велосипеде Кольке пришлось потратить не один час. Дорога совсем не подходила для ржавого транспорта. Да и сам транспорт оставлял желать лучшего. То цепь спадет, то педали прокрутятся, а колеса останутся на месте. Руль порой вело в сторону и мальчику приходилось выравнивать его, чтобы не упасть.

Наконец, вдалеке замелькали бордовые крыши и кирпичные здания. Кольке повезло, что больница находилась в начале города. И ехать в центр по дорогам не пришлось. Он припарковал велосипед у крыльца и зашел внутрь. Прохлада и тишина обрушились на него столь внезапно, что Колька даже подумал, не напутал ли он чего и не открыл ли другую дверь. Но тут из-за стойки регистрации появилась кудрявая голова женщины средних лет. Белый халат привел Кольку в чувства. Да, это все та же больница. Просто сегодня воскресенье. Люди по выходным, видимо, предпочитают не болеть. А, быть может, сегодня не приемный день.

— Чего тебе, мальчик? — спросила регистраторша, щуря один глаз.

— Я… можно мне… — заикался Колька, — могу я увидеть пана Тадеуша?

— Какого еще пана? — не поняла женщина, — фамилия есть у него?

— Его вчера доставили к вам, — пояснил Колька.

Регистраторша вышла из-за стойки и подошла ближе к Кольке. От нее вкусно пахло сиренью и ванилью. Впрочем, ванилью пахли, скорее, булочки, лежавшие на полке с картами больных.

— Не было меня вчера здесь, — сказал она, — так фамилия-то у него есть? У этого пана твоего?

— Я… я не знаю его фамилии, — растерянно ответил мальчик.

Как странно, подумал он, почему он за все время не поинтересовался, какая фамилия и отчество у пана Тадеуша? Знал ли вообще кто-нибудь в Хуторках эту информацию? Все его так и называли всегда — пан Тадеуш. Не какой-нибудь Тадеуш Викторович, к примеру, а просто пан. Пан Тадеуш.

— Ааа, а это наш вчерашний друг, — протянул вчерашний врач, — а где твой дедушка?

— Он сейчас придет, — соврал Колька, — отошел в магазин. За водой. Можно мне к пану Тадеушу?

Врач покачала головой.

— Нет. Боюсь, тебе придется уйти.

— Но я должен навестить его! Я должен его увидеть! — возразил Колька, — это очень важно, понимаете?

— Ступай к дедушке, — сказала врач, — в четвертую никого не пускать, — теперь она обратилась к регистраторше и быстро ушла, скрывшись за углом.

На глазах Кольки набрались слезы. Неужели он и сегодня не увидит своего друга? Разве можно так поступать? Он ведь наверняка обрадовался бы его визиту. Мальчик посмотрел на регистраторшу, опустил голову и побрел к выходу. Он протянул руку к двери, когда почувствовал на плече теплую женскую руку.

— Идем, — сказала регистраторша, оглядываясь по сторонам.

И Колька поспешил за ней.

На белой двери болталась на одном саморезе цифра четыре. Регистраторша еще раз огляделась.

— Пять минут, — она подняла указательный палец вверх, — не больше.

Колька кивнул и мигом влетел в палату. Пан Тадеуш лежал на кровати. Он был в сознании. Но выглядел очень болезненно. Скулы его впали, кожа стала синюшного оттенка, глаза ввалились и стали мутными. Он дышал громко и хрипло. Колька слышал, как входил и выходил из его легких воздух. От жизнерадостного моряка не осталось и следа. Теперь перед Колькой предстал больной измученный жизнью старик.

— Николай Петрович, — с трудом прошептал он, — рад. Рад тебя видеть, — он похлопал по кровати, приглашая Кольку присесть.

— Я взял ваш велосипед, чтобы добраться, — зачем-то сообщил мальчик.

Пан Тадеуш улыбнулся.

— Клубника уже вся созрела, — тихо произнес Колька, прекрасно понимая, что нет пану Тадеушу никакого дела до клубники и варенья.

— Ну, вот и все, — улыбнулся бывший моряк и на мгновение прикрыл глаза.

— Не говорите так, — прошептал Колька.

Пан Тадеуш похлопал его по запястью.

— Пришло мое время, Николай Петрович.

Колька замотал головой, но пан Тадеуш не дал ему ничего сказать.

— У всех оно свое. Это лето за многие годы стало для меня самым счастливым, — пан Тадеуш в который раз улыбнулся.

— Не знаю, что сказать, — проговорил Колька.

— Тот, кто молчит, говорит больше, чем говорящий, — ответил поляк и выдохнул, — мое второе счастливое лето…

— Я привез и первое, — улыбнулся Колька и вытер скатившуюся горячую слезу.

Мальчик достал из рюкзака Касин подарок и протянул его пану Тадеушу. Мужчина заплакал, сжимая в руке стеклянную банку.

— Пришло время ее открыть, — сказал Колька.

Дверь распахнулась и в палате показалась регистраторша.

— Пора уходить, — сказала она тихонько.

— Еще минуту, — попросил мальчик.

— Не могу, — она поджала губы.

Колька приобнял пана Тадеуша и покинул палату. Регистраторша закрыла дверь, и цифра четыре, висевшая на ней, звонко брякнула, отвалившись и упав на пол.

— Плохой знак, — с горечью в голосе сказала она и подняла четверку.

— Спасибо, — сказал Колька и вышел на улицу.

Солнце пекло. Дул ветерок, но он