Но о своем враче-еврее Гитлер вспоминал с теплотой. Живя в Вене, он отправил ему вторую открытку с новогодними поздравлениями, нарисованную от руки. Эдуард писал, что на ней был изображен монах с бокалом переливающегося через край шампанского и надписью «С Новым годом!» (Prosit Neu Jahr). На обороте благодарный пациент написал: «Семейство Гитлер желает Вам всего лучшего в наступающем году. Всегда благодарный Вам Адольф Гитлер». Эдуарду открытка очень понравилась. Рисунок Гитлер подсушил перед огнем, чтобы придать ему «приятный старинный вид». Этот знак признательности оказался последним прямым общением Гитлера с моим двоюродным дедом.
Больше встретиться им не привелось, но друг друга они все-таки не забыли.
3
Компот
Инсбрук, 2019 год, Андреас-Гофер-штрассе, 13
Танцевать у шеста мне как-то не доводилось, но сейчас я пришла в одну из лучших студий Инсбрука, где обучают «танцам у шеста, упражнениям в воздухе, акробатике и вольным упражнениям»; это все деликатно обозначает танцы для стриптиз-клубов. Вывеска, написанная по-английски – Pole Dance Playground, – висит рядом с входом в эту бывшую штаб-квартиру империи Шиндлеров. Любопытство решительно берет во мне верх. Поднявшись по каменным ступеням в красивую комнату со стеклянным потолком и окнами, выходящими на внутренний двор, я решаюсь на 75-минутный урок для начинающих. Как вертеться у шеста, я понятия не имею: мне по душе йога, упражнения с отягощениями и бег.
Прежде всего меня проводят в раздевалку, где я с ужасом обнаруживаю целые ряды бежевых, красных и розовых кожаных ботинок на платформе. Я начинаю задумываться, не пойти ли на попятный, но тренер перехватывает мой взгляд и поясняет, что начинающие занимаются босиком. У меня свой план: расположиться где-нибудь в уголке полного зала, выполнить упражнения и потом погрузиться в атмосферу этого места, бывшего давным-давно квартирой моих бабушки и дедушки.
Меня провожают в большой зал с деревянным полом и вертикальными, сверкающими стальными шестами; почему-то мне кажется, что я попала в вагон поезда лондонского метро. Я ожидала, что окна выходят на улицу, но утыкаюсь взглядом в бордовую стену с озорно мигающими фонариками. Соседство у студии курьезное: на том же этаже расположена юридическая контора; видимо, как раз ее окна и выходят на улицу.
В расчете на то, что меня здесь никто не знает, а значит, и тренер обращать особого внимания не будет, я выбираю шест сзади, в самом углу. И тут замечаю, что кроме меня здесь только одна девушка. Как на малолюдной лекции, меня просят перейти в первый ряд. Я снова прикидываю, как бы смыться, но ведь неучтиво исчезать, когда занятие еще и не начиналось.
Итак, я собираюсь с силами, беру свои нервы в узду и начинаю считать фонарики в протянутой на стене гирлянде. Тренер начинает разминку, скручивая свое тело, как скручивают лист бумаги в оригами, и каждая следующая поза превосходит по замысловатости предыдущую. Я даже не надеюсь суметь это повторить. Свет приглушен, музыка погромыхивает в навязчивом, трудно поддающемся описанию ритме ночного клуба. Такое ощущение, как будто сейчас вечер, хотя на самом деле сейчас всего десять утра.
И вот первое упражнение на шесте. Со всей грацией, на которую способна, я пробую выполнить крутку «пожарный».
– Ничего сложного! – подбадривает тренер – Левая нога, правая, шаг в сторону шеста, обхватываем шест одной ногой, другую одновременно поднимаем для равновесия и элегантно соскальзываем на пол.
Если бы… Я постыдно, мешком, плюхаюсь на пол, по спине катится пот, и, как ни старается тренер, ни одна из моих попыток не увенчивается успехом. Раз за разом я съезжаю с шеста и не свожу глаз со стрелки часов: не могу дождаться, когда же закончится занятие.
Чтобы хоть как-то отвлечься, я начинаю думать о другом, представляю себе, как в начале прошлого, XX века здесь носились дети Шиндлеров, как снизу, со двора, волнами плыл запах варенья, которое тут варили. Я представляю, как София призывает всех к порядку и просит не очень шуметь, потому что внизу, в магазине, работает Самуил. Я как будто слышу, как по мостовой сначала цокают лошадиные копыта, а позднее шуршат шины автомобилей, доставляющих на задний двор фрукты и другие припасы.
А вот другая картинка: замешательство, а потом и ужас на лице моей прабабушки Софии при виде одной из семейства Шиндлер в раю для танцовщиц на шесте, которым сделался в наши дни дом № 13 по Андреас-Гофер-штрассе.
На Андреас-Гофер-штрассе Самуил перевел свое дело в 1887 году, а к 1908 году решил расширяться. В городском архиве Инсбрука я разыскала стопку копий связанных с этим документов, в том числе обращение за разрешением эксплуатировать вновь установленный им лифт и письмо с возражениями против расширения бизнеса. Меня удивило, что Самуилу разрешили открыть винокурню и производство варенья в плотно застроенном жилом районе Инсбрука, ведь шум транспорта, пары винокурни и жар от варки наверняка раздражали бы соседей. В принявшем его городе Самуил теперь сделался фабрикантом (Fabrikant), что и написано на его надгробном камне.
Видно, тогда была мода на длинные названия компаний, в которых перечислялся весь ассортимент их продукции. Например, зять Самуила, Леопольд Дубски, назвал свою так: «Братья Дубски, первое тирольское производство винного уксуса и спиртных напитков, винокурение, переработка фруктов» (Brüder Dubsky, Erste Tiroler Essigsprit und Likörfabrik sowie Branntweinbrennerei, Obstverwertungsindustrie).
Придумывая название для своего предприятия, Самуил столь же мастерски обыграл слово «первый», подразумевающее и превосходство, и первенство: «Первое тирольское производство соков прямого отжима, винокурение из зернового сырья, ликеры Самуила Шиндлера». По-немецки это звучит очень солидно: Erste Tiroler Fruchtsaftpresserei, Landesproduktenbrennerei und Liqörfabrik Samuel Schindler. В детстве мне очень нравилась эта скороговорка, и со временем я научилась произносить ее быстро и без малейшей запинки.
Эмблемой компании Самуил выбрал орла и гордо разместил у него на груди собственные инициалы, SS. Он символизировал и прошлое, и настоящее: орел был и на гербе Силезии, и, в красном цвете, на флаге Тироля. Через сорок лет, после всех исторических катаклизмов, семья без лишнего шума убрала две эти буквы с логотипа.
Кроме того, Самуил разработал приметную кубическую форму для бутылок, в которые разливал свой алкоголь, – именно такую мой отец держал на своей прикроватной тумбочке – с фамилией «Шиндлер», написанной выпуклыми буквами примерно на одной трети высоты от основания. По крайней мере одна шиндлеровская бутылка сохранилась в Австрии и сейчас находится в архивах еврейского музея города Хоэнемс на западе страны. В бутылке отца на самом дне сохранились уже ни на что не годные остатки кофейного ликера, музейный же экземпляр пуст.
Самуил продолжал выводить свой бизнес за пределы Андреас-Гофер-штрассе. Он открыл новое производство варенья на Кармелитергассе (Karmelitergasse), по соседству с главным пассажирским вокзалом и магазином на Кибахгассе (Kiebachgasse) в старой части города. Варенье из абрикоса, клубники и красной смородины делали и протертым, на австрийский манер, и непротертым, «по-английски». Это последнее оказалось особенно популярным, и к классическому апельсиновому добавили красносмородиновое, сливовое и клубничное. Эти виды фруктов и ягод доказывают, что Курт говорил правду: Самуил возил сырье преимущественно по железной дороге из Южного Тироля, теперь итальянского, а тогда почти целиком принадлежавшего Австро-Венгерской империи.
