– известный актер, играющий в романтических комедиях и транслирующий населению, как важно быть верным мужем…
Решетников взял со стола фотографии других людей и опустил их в шредер, не отрывая глаз от изображения Завадского. Затем взял телефон и набрал Жданова.
– На Раскольникова надо Завадского. И только. Я под него пишу, – заявил он, едва тот ответил на звонок.
– Что? А чего так поздно-то?
Решетников не ответил и повторил:
– Завадского нужно, хорошо? И я бы хотел с ним встретиться, поговорить над образом, как можно быстрее, сделаете?
– Давай утром, хорошо?
– Хорошо, но – чтобы Завадский, – настаивал Решетников.
– Я понял, понял. – Жданов отключился.
Решетников отправил в измельчитель фото Завадского. В этот момент в квартире отключилось электричество – скорее всего, выбило пробки. Листы застряли в шредере. Подсвечивая дорогу телефоном, Решетников вышел в прихожую и подошел к щитку. Действительно, пробки. Переключив тумблер, он вернулся в кабинет, вынул из шкафчика со своими наградами бутылку дорогого коньяка и устроился на диване.
* * *
В этот раз Достоевский был явно не в духе:
– Что ты ходишь ко мне? Напьешься и ко мне, я тебе что, психотерапевт?
– Может, я их убью, сяду в тюрьму, как вы, потом напишу что-нибудь из подполья, а?
– Идиот. Я не за убийство сел.
– Ну вы же тюрьму благодарили. Вдохновение через страдание приходит, так же? – Решетников покачал головой, явно не согласившись. – Моя жена трахается с Завадским, – произнес он после паузы.
– Радуйся, что просто с Завадским. А не с Маяковским или Чеховым.
– И все равно. Мне больно. Я унижен, немного раздавлен.
– Вот и пиши про это, кровью своей пиши, но чтобы весело, как ты умеешь. А теперь иди, спи, а то всю ночь со мной тут просидишь, тебе спать надо и бухать меньше. И берись за работу. Начинай писать. Серьезно.
– Благословили? – спросил Решетников.
– Да хорош уже, меня кто благословлял? Долги брата? Пиши, – ответил Достоевский.
* * *
На следующий день Решетников приехал из офиса пораньше, зная, что Ольга должна уже быть дома. В прихожей стоял чемодан.
– Я дома, ты где? – крикнул он с порога.
– Здесь, – донесся Ольгин голос из спальни.
Жена сидела за монтажным столом. Решетников увидел, что она поставила на паузу видео с Завадским. Петр почувствовал, как болезненно сжалось сердце.
– Ты хотела со мной поговорить.
– Я все время об этом думала, не могла… работать. С этим что-то надо делать, меня трясет.
– Ты о чем?
– Твой сын встречается с учительницей!
Решетников чуть слышно с облегчением перевел дух:
– А, ты про это…
Ольга резко развернулась к нему лицом:
– Ты так реагируешь, как будто это… А это, между прочим, жизнь твоего ребенка, и надо бы посерьезней к этому относиться…
– Да я понял, понял. Конечно, давай решать проблему.
– Я все эти дни не могла ни о чем думать, кроме как о Саше и этой…
– Ну, вы хоть все сняли?
– Да какая разница, ты понимаешь, что у нас большая проблема? Ты с ним говорил?
– Сегодня собирался. Мне тоже нужно время…
– Решетников, тебе все по барабану. Конечно, зачем говорить с сыном, можно просто переброситься шутками и уйти в разные комнаты – отличная семья.
– А что у нас, не отличная семья? – Решетников подошел к жене и встал у нее за спиной.
– Мы должны поговорить с этой училкой. Сегодня же. Сейчас же.
Решетников согласно кивнул и позвонил Красовской, чтобы договориться о встрече.
Анна жила в простенькой, но уютной однушке, заставленной комнатными цветами. К их приходу она купила торт.
– Извините, у меня не убрано, не ждала гостей, – сказала она, пропуская Решетникова с женой в квартиру.
– Мы гости?
Ольга была холодна и строга.
– Съемная квартира? – спросила она, оглядываясь.
– Да.
Красовская проводила их на кухню, где уже был накрыт стол с тортом.
– Ты можешь помягче? – вполголоса обратился к жене Решетников, когда они остались одни.
Ничего не ответив, Ольга взяла в руки рубашку, висевшую на стуле. Она вышла из кухни и обратилась к Анне более мягко:
– Я нашла рубашку Саши. Я заберу, постираю. Не против?
Красовская растерянно кивнула.
– Если есть еще вещи, давайте.
– Нет. Рубашку он забыл, да.
Разглядывая Анну, пока она разливала по чашкам чай, Решетников подумал, что понимает, почему его сын влюбился в нее. Потянувшись за тортом, он поймал укоризненный взгляд жены, но все же взял кусок и начал с аппетитом есть.
– Анна Николаевна, у нас возник конфликт интересов: у вас большая и чистая любовь к Саше, нам же важно будущее нашего сына, – сказала Ольга, положив на стол сцепленные руки.
– Я правильно понимаю, что со мной у Саши будущего нет? – мягко спросила девушка.
– Скажем так, не о таком будущем мы мечтали. Просим понять нас как родителей. Это единственный сын. Мы бы хотели разрешить ситуацию полюбовно.
С минуту все молчали, Решетников наслаждался тортом.
– Давайте поступим так: вы расстаетесь с нашим сыном, и мы все продолжаем жить дальше, – продолжала Ольга.
– Нет, – тихо произнесла Анна. – Ладно я, но вы про Сашу подумали? У него же чувства.
– Совратить мальчика и говорить, что он тебя любит, – вот это педагогика.
– Я никого не совращала.
– Я больше говорить с вами не буду. Если вы не отстанете от него, я вас уничтожу.
Решетников мягко тронул жену за руку и тихо сказал:
– Давайте без угроз.
Ольга отдернула руку.
– А как? Ты же видишь, она не хочет от него отвязываться.
– Да это не я, а он ко мне привязался. Он любит меня. И это надо принять как факт, – заявила Анна, взглянув на Ольгу сверкнувшими глазами.
– А вы просто терпите любовь, да?
– Полтора года он за мной… а вы ничего не видели! Вы совершенно не знаете своего сына, совершенно. Учится хорошо, и ладно. А то, что он едва руки на себя не наложил, вы об этом знаете? Нет. Только я знаю.
– Ну понятно, сейчас вы так все вывернете, что мы вас благодарить начнем и на ремонт класса скинемся, – усмехнулась Ольга.
Решетников спросил:
– Какой вы видите выход из этой ситуации, Анна Николаевна?
– Я бы оставила все как есть. Подождите, не перебивайте. Дайте ему окончить школу, поступить, и, если это просто влюбленность в учительницу, он сам меня оставит. А вы сохраните хорошие отношения с сыном.
– Какое благородство!
– Сейчас он любое вмешательство в его личную жизнь воспримет очень агрессивно, устроит бунт.
– Ничего не устроит, я знаю своего ребенка.
– Родители – это последние люди, которые знают своего ребенка, – ответила Красовская.
В бессильном
