без малого полвека на паровозе проработал.
— Да, с сыном у вас, Владимир Порфирьевич, нехорошо получается. На хлипком пути он у вас, вот в чем беда.
— Уже успели заметить? Быстро, — усмехнулся Зорин. — Вот что значит политическое зрение. А я вот его двадцать два года, с самых пеленок вижу — и не заметил.
Зорин вздохнул:
— Что ж, Семен Данилович. Учту. Спасибо, как говорится, за науку.
— До свидания, Владимир Порфирьевич, о сыне я так, по-товарищески. Сами разберетесь.
После ухода Данилюка, Зорин сидел не шевелясь, уставившись в разрисованное морозом окно, за которым стонал ветром январский вечер.
— Так вот, оказывается, ты каков, товарищ парторг! — произнес он вслух. — Коготки показал? Посмотрим — кто здесь хозяин!
9
— Сережа, проснись, — повторяла Елизавета Ильинична, мягко дотрагиваясь до его плеча.
Сергей Александрович долго не мог прийти в себя.
Веки были тяжелые, открылись с трудом. Сквозь туманную пленку увидел жену. Она наклонилась над ним. Черные продолговатые глаза ее были наполнены тревогой.
Сергей Александрович вскочил. Сна как не бывало.
— Что случилось?
— Вызывают зачем-то. В чистой одежде…
Круговых почувствовал, как под сорочку пробирается дрожь, и сразу вспомнил:
— Сегодня в рейсе Зорин. Случилось что-нибудь?
Долго не мог попасть в рукава кителя. Пальцы не слушались. Наконец собрался и провожаемый все тем же тревожным взглядом жены вышел на улицу.
Холодные, равнодушные звезды переливались синеватыми огоньками. Над станционными путями висела серебристая от электрических огней туманная полоса. Громко скрипели колеса вагонов о настывшие рельсы.
Хотя Сергей Александрович торопился, дорога до депо показалась ему бесконечно длинной.
Рядом с конторкой дежурного в клубах пара едва виднелся паровоз. В нем шипело, с завыванием всхлипывал насос. Кроме дежурного, в конторке сидели начальник депо, Сорокин и ревизор по безопасности движения поездов Гусев. Лица их были серьезны и сосредоточены, словно в комнате был покойник.
— Что ты там намудрил? — спросил Зорин, едва Круговых переступил порог.
— А что случилось? — осведомился Сергей Александрович.
— Полюбуйся! Мимо, наверное, проходил?
— Весь низ под паровозом содрали, — пояснил дежурный. — Поезд на перегоне пришлось бросить.
— Эх, Сергей Александрович, — вздохнул Сорокин, — сколько раз предупреждал. Не хотел слушаться. Теперь вот расхлебывайтесь.
«А этому что тут надо? — с ненавистью подумал Круговых. — В каждую дырку суется».
Машинисту не терпелось осмотреть паровоз. Он спросил ревизора:
— Мне можно выйти к машине?
— Идите. Потом объяснение напишите, Завтра будем разбираться.
Валерий сидел в будке и читал газету. Старшего машиниста он встретил настороженно.
— Как же так? — спросил его Круговых.
— Себя спрашивайте. Наставили каких-то камней вместо чугунных колодок.
— Я же тебе наказывал за болтами поглядывать, — повысил голос Круговых, — а ты от сидения за целый рейс не оторвешься.
— А что вы на меня кричите? — поднялся Валерий. — Повыше нас есть. Разберутся, кто прав, кто виноват? — И насвистывая, стал слезать с паровоза.
Сергей Александрович тяжело смотрел ему вслед и с сожалением думал о том, что не потребовал раньше перевода Валерия на другой паровоз.
За углом конторки Валерия кто-то грубо дернул за рукав:
— Куда разогнался? Обожди.
Зорин обернулся и вздрогнул. Перед ним стоял Колосов.
— Чего тебе, пусти! — дернулся Валерий.
Но тот вцепился еще крепче.
— Не пущу. Давай побеседуем с глазу на глаз. Ты что, гад, людей топить задумал? А сам в старшие, — все ближе подступал Колосов. Теперь он уже держал Валерия за воротник телогрейки.
— Ты с ума спятил, что ли? — оправдывался Валерий. — Ей-богу нечаянно получилось. Недосмотрел.
— Нет, ты мне сполна ответишь за все подлости.
— Честное слово, не виноват, — лепетал тот, ему было трудно дышать. — Хочешь я батю попрошу защитить Сергея Александровича? Могу на себя всю вину принять.
Колосов замахнулся и хотел ударить Зорина, но в это время из конторки вышел Владимир Порфирьевич. Николай отпустил Валерия.
— Имей в виду, это еще не все, — прошипел Колосов. — За Круговых я из тебя душу наизнанку вытряхну.
— Вот увидишь, — заверил Валерий. — Полный порядок будет.
— Что за шум? — спросил подходя начальник депо. Навстречу ему шагал Валерий.
— Знакомься, папа, — как ни в чем не бывало сказал он. — Это мой лучший друг — Коля Колосов. Помнишь, я тебе рассказывал о нем? Вместе мучались в тайге.
— Вот он каков — Колосов! — протянул Владимир Порфирьевич, подтолкнул Николая ближе к столбу, где висела лампочка. — Орел! О тебе мне все уши прожужжали. И парторг, и твой машинист, и комсомолия. Все наперебой расхваливают. И подал руку:
— Здорово?
Колосов, пожав его руку, хотел было уходить, но начальник депо придержал его:
— Есть у тебя право управления паровозом?
— Есть.
— А что же ты не требуешь правое крыло? — удивился Владимир Порфирьевич.
— Когда надо — потребую.
— Ого! — улыбнулся начальник депо. — Ты, парень, с гонорком. Цену себе знаешь. Молодец! Уважаю таких.
— Это у него бывает, — заговорщицки подмигнул Колосову Валерий, не обращая внимания на его враждебный взгляд.
— Ну ладно, ребята, — устало вздохнул Владимир Порфирьевич, — вы разговаривайте, а я до дому. Надо отдохнуть немного. А завтра будем разбираться, что вы натворили на паровозе.
Но лишь только начальник депо отошел, «друзья» кинулись друг от друга в противоположные стороны.
«Жаль, что помешали, — сетовал Колосов, — надо бы ему как следует подвесить. Но ничего, не последний день живем. Обвинят Круговых — легко от меня не отделается».
На следующий день в красном уголке депо собрались почти все свободные от работы бригады. Оперативное совещание железнодорожников по разбору аварийных случаев похоже на товарищеский суд. Выступали на них все желающие, хотя судьбу обвиняемого решают члены комиссии, назначенные начальником отделения дороги. Как правило, решение оперативного совещания утверждается руководством. Найдет комиссия нужным отдать под суд или лишить прав управления паровозом и сядет машинист на скамью подсудимых или на долгое время простится с паровозом.
За спиной Сергея Александровича расположилась бригада Избякова, которая пришла в полном составе. Техническим экспертом был назначен Сорокин. Геннадий Федорович неторопливо подошел к фанерной трибуне, выложил из портфеля несколько отпечатанных на машинке листков, рядом положил свой неизменный блокнот.
— Успел досконально подготовиться, — заметил Савельев.
— А блокнот ему зачем? — поинтересовался кто-то.
— Ничего ты не понимаешь. В этом блокноте все грехи людские числятся, на каждую душу в отдельности. В нем вся сила нашего инженера. Как, скажем, у черта хвост. Отруби ему этот самый придаток и он превратится в обыкновенную овечку.
В зале засмеялись. Сорокин откашлялся, терпеливо ждал тишины.
— Товарищи! — наконец начал он. — Мне было поручено расследовать аварию, случившуюся на паровозе Круговых. Как специалист, я досконально, безо всякого, так сказать, пристрастия изучил все причины, сопутствующие вышеупомянутому случаю.
Любимое слово вызвало новую волну смеха. Кто-то спросил:
— А вы досконально не получали
