вплотную, испытующе, почти угрожающе произнес он.
— Мне не в чем каяться и не в чем оправдываться, — нарочито спокойным голосом, в котором, однако, пробивались нотки раздражения, возразила Мария Сергеевна, — и, откровенно говоря, я не очень сожалею о судьбе особы, которая подвела тебя под монастырь.
Алексей изучающе разглядывал ее лицо. Что-то недоброе, тяжелое, болезненное глубоко вызревало в нем. В конце концов он выдохнул и мрачно потребовал:
— Мария… Ты должна помочь Капитолине!
Взорвавшись, комиссар наговорила резкостей. Должно быть, не выдержали нервы от напряжения последних дней. Во всяком случае, такое случилось впервые: раньше Мария никогда не позволяла себе повышать на него голос.
Не отвечая ни единым словом, Алексей тягостно смотрел на нее. Мария Сергеевна занервничала, чувствуя, что переборщила, но ее уже несло, и, обороняясь, чтобы заглушить чувство вины, она перешла в наступление:
— И знаешь… что-то, как я погляжу, ты больно рьяно ратуешь за нее… С чего бы это?!
Алексей воззрился на нее с изумлением и даже отступил на шаг, неотрывно разглядывая подругу:
— Ты о чем?
— Не потому ли, что увивался за ней. Ты, видно, за кем угодно увиваться готов — старые привычки вспомнил?
Алексей озадаченно потер ладонью лоб и невесело усмехнулся:
— Ты что же это… К дитю приревновала? — И добавил с горькой насмешкой: — Эх, ты, прозорливица…
— Что «эх, ты»! — вспыхнула уязвленная женщина. — Может быть, станешь уверять, что она тебе вовсе не нравится?
— Нравится, — сумрачно глядя исподлобья, ответствовал Алексей. — Да небось — не так, как ты думаешь! Короче: сейчас едем к этим твоим «сотрудникам» в Чека — за Линой!
Комиссар побледнела от злости. Столько мучений она приняла, чтобы вызволить этого неблагодарного. Кроме того, она не раз упрекала себя за то, что слишком много вольностей позволяет своему фавориту, — в ущерб партийной и боевой дисциплине. На Алексеевы злоупотребления не раз указывали ей и командир полка с батальонным начальством, она же только оправдывала его. Но нынешняя категоричная требовательность задела ее, и это, вкупе с уколами плохо обоснованной ревности, сыграло роль: Мария намертво уперлась.
— Ты хорошо подумала? — угрожающе проговорил Алексей.
Мария Сергеевна ответила испепеляющим взглядом.
— В последний раз спрашиваю: ты твердо решила? — грозно настаивал Алексей, все еще не решаясь на бесповоротный шаг.
Комиссар не удостоила его ответом и с деланым спокойствием сосредоточенно принялась подчищать пятно на столе.
— Ну — смотри… — с чувством произнес Алексей и, не оглядываясь, вышел вон из избы.
Мария выпрямилась, с тоской поглядела ему вслед, но удержалась, не позвала. Она рассудила, что Алексею будет полезно переночевать в казарме и этот урок пойдет ему на пользу. А главное — сгоряча сейчас можно наговорить друг другу много лишнего. В глубине души, мучимая угрызениями совести, Мария Сергеевна готова была уступить и уже прикидывала, как вызволить Капитолину. Она долго не могла уснуть ночью и, ворочаясь в постели, позволила себе вновь предаться негодованию на неблагодарного любовника. В конце концов она забылась мучительным, тяжелым сном и едва не проспала утреннее построение, встала же совсем разбитою, одолеваемой недобрыми предчувствиями.
Глава 14
Ночью в городе поднялся переполох, раздавались пальба и крики. Перед утренним построением прискакал вестовой и просил подкрепления. По его словам, белые совершили ночную вылазку и могли снова появиться — с минуты на минуту. На деловитый вопрос комиссара, сколько именно обнаружено белых, посыльный замялся и ответил, что пересчитать в темноте было затруднительно. Должно быть, не менее полка, поскольку перебиты все караульные тюрьмы и почти все поднятые по тревоге сотрудники Чека. Подоспевшим из ближайшего гарнизона красноармейцам тоже досталось. А потом передовые силы белых организованно и слаженно разбились на мелкие группы и будто растворились на улицах города — ни одного своего раненого или убитого не оставили! Большинство арестантов за ночь разбежались кто куда — в общем, караул!
Товарищ Михалёва, терзаемая страшною догадкой, прямиком направилась к бойцам своего дозорного разъезда. Те, безмятежно развалясь на жухлой травке, отдыхали одетыми и уже были готовы к утреннему построению. Завидев комиссара, все вскочили с энтузиазмом, приветствуя ее: ни Алексея, ни Димитрия среди них не было. При виде безмятежных улыбок ребят у комиссара отлегло от сердца, но, движимая подсознательным импульсом, она подняла винтовку одного из моряков и заглянула в ствол… Сердце Марии болезненно сжалось: внутри она заметила свежий нагар.
В то же утро обнаружилось исчезновение Алексея и еще пятнадцати бойцов дозорного отряда; остальные уверяли, что ничего не знают, а ночью крепко спали… Каждого из разведчиков, поодиночке вызвав к себе, комиссар спрашивала только об одном: живы ли Алексей и остальные ребята? Но бойцы, потупив глаза, как сговорившись, твердили свое. Столкнувшись с упорством подчиненных, комиссар предпочла оставить их в покое. На сердце было пасмурно…
* * *
Через неделю полк наконец отправили на передовую, и жизнь закрутилась с новой силой. От прежнего состава осталась едва половина — полк спешно доукомплектовывали ополченцами из бедных казаков. Очень ценным оказалось пополнение из питерских рабочих, которые, не в пример казацкой вольнице, были сознательными и дисциплинированными товарищами.
Вскоре комиссара «повысили»: на ее место утвердили товарища Клячина, а ее саму назначили в дивизию регулярной Красной армии командира Артепьева. На самом деле это просто-напросто означало еще больше работы, нередко длившейся круглые сутки. Стиснув зубы, Мария Сергеевна ожесточенно работала, и это помогало унять томящую сердце тоску по Алексею…
Между тем ее разыскал Михаил — старинный товарищ по партии, с которым встречено было в пору романтической юности немало питерских белых ночей. Мужчина с кучерявой бородкой долго вглядывался в дорогие черты похудевшего, изможденного лица Марии Сергеевны, в ее глаза, под которыми виднелись лиловые тени. Михаил смиренно просил Марию вернуться к нему, но та сочла это неприемлемым и предпочла остаться верной памяти любимого, даже не зная, жив ли он.
Еще через три месяца до нее дошли слухи, что Алексея с товарищами видели в одной из близлежащих станиц, что они вступили в ряды ополчения вместе с красными казаками, а еще, что Алексей связался с какой-то казачкой и, кажется, «оженился». Эти слухи терзали Марию Сергеевну, она не верила им до конца и уговаривала себя, что, если даже рассказ до последнего слова соответствует действительности, самое главное, что Алексей жив. В письмах она делилась горечью и сомнениями со старшей сестрой, от которой — по уговору — с детства не держала секретов. Сестра была единственной, кому Мария могла открыться и пожаловаться на огорчения в сердечных делах.
Глава 15
