И теперь этот чужой протягивал ему свернутый лист. И что в нем?
— Прочесть? — с готовностью подлетел на помощь Михась.
— Сам, — рявкнул «королевич».
Стефан вырвал бумагу у лжеохотника, небрежно развернул мятый лист, пробежал глазами. Еще раз пробежал, насупился. На лице Генуся играла гадливая улыбка человека, который поймал карманника за руку.
— Ну, и чего там писано? Можно мне остаться? — прищурил охотник левый глаз.
Пауза затягивалась. Стефан так же медленно свернул бумагу, педантично расправил края. Михась растерянно чесал затылок, Хлын, затихнув, переводил взгляд с господаря на лжеохотника.
Стефан сунул грамоту в сапог, не собираясь возвращать ее владельцу.
— Пан Невеский, вы можете остаться, — окатил господарь Генуся ледяным взглядом.
— Я-то могу, — не оценил щедрости нахал, — а вот вам с паном Ковальским перед королем объясниться придется, — лжеохотник надменно скрестил руки на груди.
— Ну, это, если мы с королем снова увидимся, — оскалился Стешка, показывая ровные крепкие зубы. — Дороги здесь не безопасные. Это если вы назад вдруг соберетесь.
— Ну, хоть читать умеешь, светлейший господарь, и на том спасибо, — усмехнулся Генусь, наконец, отходя в сторону.
Стефан сжал кулаки, хотелось догнать этого сморчка и свернуть ему тощую шею. Как Ковальский, этот старый опытный лис, не раскусил «подсадную утку». «Нашел провожатого, других, что ли, не было? Дряхлеет старикан».
— А кто это? — ничего не понял Михась. Этот же вопрос читался и на лице пана Хлына.
— Тайных дел мастер, — фыркнул Стефан, — послан лично Богумилом, чтобы за сыночком приглядывал. Беспокоится батька… обо мне. Так, где там твоя застава, говоришь? — подмигнул он наместнику.
— Да недалече, совсем рядышком.
Казаки запрыгнули на коней. Путь подходил к концу.
— А он сыночка-то видел? — усмехнулся Михась, другими глазами разглядывая ехавшего особняком Генуся.
— Может и видел, да не вблизи, слишком мелкая сошка, на это и будем бить. Каменец я, и пусть сомневается.
— Говорил же, глупая затея, — проворчал Михась, — а может убрать его, выдаст ведь нас в Дарницу.
— Если бы хотел выдать, по-тихому это сделал, не открываясь, — задумчиво проговорил Стефан. — А так, что-то ему от меня нужно, а что — поглядим. Да, плевать на него, тут Яворонку штурмом брать придется, вот об чем голова должна болеть. Мне не в гарнизоне, мне в родовом замке яворовых князей сидеть нужно.
У кособокого верстового камня на пригорке гостей встречал цветущий зеленым облаком древний клен. Здравствуй Яворов край!
Глава VII. ДарительницаЯворонка встречала нового господаря полной тишиной. Ни звука не доносилось из-за высоких каменных стен. Стефан, щурясь от солнца, задрал голову вверх, рассматривая причудливую кладку. Песчаник — не самый прочный материал, но вид все же у белокаменной крепости был устрашающим. И это безмолвие, навевающее предвкушение недоброго. Если выпадет осаждать, много сил придется потратить и положить немало людей, а их и так — каждый на счету.
Столица яворов жалась к небольшой извилистой речушке, позади тянулись отвоеванные у леса и распаханные трудолюбивыми руками черные полосы полей.
— То, что весна, нам только на руку, — философски изрек Генусь, который упорно не отлипал от Стефана, на правах королевского посланника пытаясь потеснить подле господаря и денщика, и наместника. — Съестное за зиму подъели, долго не продержатся.
Стефан ничего не ответил, он смотрел на обитые железом суровые ворота — преграду, за которой скрывалась его судьба.
На заставе, конечно, был рай земной. Хлын, совсем негодный наместник большого края, прекрасно себя чувствовал в качестве помещика: крепкий деревянный терем, хорошая большая баня, где одновременно могли помыться до сотни мужичков, стройные ряды конюшен, колодец с чистой водой и даже огородец, и пасека. И все это скромное хозяйство было огорожено заостренным частоколом с дозорными башнями — свой внутренний мирок, равнодушный к бушующим за стенами страстям. За пределы заставы воины Хлына выбирались только большой кучей и так же организованно отступали, затворяя дубовые ворота.
В этом уютном неведении мог сидеть и Стефан, но не для того он напяливал одежки старика Яромира и пробивался лесными тропами к Яворову краю.
Была ли кленовая страна дикой? Нет, загородившись от внешнего мира непроходимыми лесами и болотами, местные пахари вели обыденную наполненную заботами жизнь: вырубали просеки, возделывали землю и ставили избы. Деревушки смотрелись беднее крульских, но все ж с колоколенками церквей и торговыми погостами. Почти на каждой крыше аист, защитник семейного очага. Коровы да козы поджарые, не отличающиеся упитанностью, зато во дворах большие птичники с самой разнообразной пернатой живностью и обязательные колоды ульев.
Людишки правда пуганные, настороженные. А туту в столице так и вовсе словно вымерли.
— Покричи им еще раз, — обратился Стефан к денщику.
— Я уж глотку сорвал, — проворчал Михась, но все же, набрав побольше воздуха в легкие, как можно громче выкрикнул: — Открывайте, господарь ваш прибыл!
И снова ни звука. Хоть бы огрызнулись, гадость какую с заборола[1] прокричали, и то легче бы стало, сразу было бы понятно, с кем дело имеешь.
— Пушку к воротам! — гаркнул Стефан, потеряв терпение.
Чтобы не пугать лысым черепом столичных горожан, сегодня он нацепил отороченную соболем и украшенную фазаньими перьями шапку, сменил казацкую свиту на парчовый жупан и нехотя опять втиснулся в узкий контуш Ковальского. В погожий майский день все это одеяние парило кости и заставляло спину обливаться липким потом. Это злило еще больше.
— По воротам палите, — приказал господарь пушкарям.
— Не возьмет, — с сомнением покачал головой Хлын, тоже нервно вытирая потный лоб.
— Возьмем, — посветил беззубой улыбкой верткий пушкарь, показывая подручным, как лучше развернуть чугунную махину.
— Палить будем, от ворот отойдите! — сам, приложив ладонь к губам, прокричал Стефан, лишних жертв он не хотел, еще надеясь уладить дело миром.
Свои благоразумно заткнули уши, тишину разорвал мощный выстрел. «Ба-бах», — и в воротах образовалась круглая дыра. Яворы молчали.
— Заряжай. Пли!
Новый залп. Еще, еще, и еще: вскоре вместо ворот зияла пустота, открывая вид на широкую мощеную площадь. И никого. Стефан уже хотел махнуть рукоятью плети в сторону пролома, отправляя вперед летучий отряд с саблями и палашами наголо, как из опустевшего воротного проема стала выходить делегация: белокурый мальчик с хоругвью, за ним девица с ковшом воды, а дальше безоружные седовласые старцы, с мятыми шапками в руках. Город смирялся.
