как свалилась на тебя, — говорю я, когда Харли падает на водительское сиденье, а Руби садится сзади.
Харли смотрит на меня, сочувствие написано на ее лице. Протягивая руку, она берет меня за руку.
— Тебе не нужно извиняться, Стел. Тебе всегда рады здесь. Я имею в виду, немного предупреждений было бы неплохо, но…
— Все это было немного похоже на вихрь. Мне просто нужно было быть… здесь, с тобой.
— О, ты становишься мягче с нами, девочка? — Спрашивает Руби.
— Почти умереть сделает это с человеком.
— О черт, я не…
— Все в порядке. Если мы не можем шутить об этом, что мы можем сделать?
— Давай отвезем тебя домой, сумасшедшая сука, — шутит Харли.
Мы все трое не обращаем внимания на слона в комнате, пока Харли везет нас к своему дому. Они сосредоточены на том, чтобы рассказать мне о школе, чирлидинге и о тех идиотских вещах, которые футбольная команда уже сделала в этом году.
Все это так легко, так естественно — вернуться к здешней жизни.
Это место действительно было моим домом, и это заставляет меня понять, почему я так сильно скучала по нему, когда переехала через океан.
Я удовлетворенно вздыхаю, когда вхожу в дом Харли.
— О боже мой, — кричит Поппи из кухни, заметив меня, когда я вхожу. — Что за черт?
— Сюрприз, — поет Харли.
— Что ты здесь делаешь?
Я смотрю на них троих, единственных девушек, которые когда-либо должным образом разрушали мои стены и врывались в мою жизнь.
— Это довольно долгая история. Может, пойдем присядем? — спрашиваю я, осознавая, что начинаю чувствовать себя опустошенной. — Есть шанс выпить немного воды? Мне нужно принять несколько таблеток.
— Да, да. Держись, — говорит Харли, бросаясь вперед. — Иди и заставь ее отдохнуть, — бросает она через плечо, прежде чем исчезнуть на кухне.
— Да ладно, она права.
Я осторожно опускаюсь на среднее сиденье дивана Харли и пытаюсь скрыть затяжную боль и дискомфорт, которые хотят отразиться на моем лице.
Я буду первым, кто признает, что оказаться здесь после того, через что я только что прошла, — это полное безумие.
Но я просто не могла там оставаться.
Я собиралась пойти домой и разобраться с папой. Мне нравилась безопасность, которую обеспечивали медсестры, держа Себа подальше, когда я их об этом просила. Но без них…
Я просто… Мне ничего из этого не нужно.
Мне нужен покой. Мне нужно… Я не знаю, что мне нужно.
Но когда Uber проехал вдоль океана, я почувствовала себя намного лучше в жизни.
Я знаю, что бегство — это не выход.
Я не могу прятаться здесь вечно. В какой-то момент мне придется вернуться в Лондон и разобраться со всем тем дерьмом, которое я оставила позади.
Я просто еще не готова. Я недостаточно сильна, и это не то, в чем я хочу признаться любому, кто пытается разрушить мою жизнь или контролировать ее.
Я хочу встретиться с этим лицом к лицу. И прямо сейчас я не могу этого сделать.
Обеспокоенные взгляды Руби и Поппи прожигают меня насквозь, пока я сижу там с кружащейся головой, слушая, как Харли возится на кухне.
— Вот пожалуйста, — объявляет она, присоединяясь к нам.
Она передает Руби и Поппи банки с газировкой, прежде чем поставить огромную миску чипсов на кофейный столик между нами всеми.
— И для пациента, — говорит она, протягивая мне бутылку воды и мою собственную тарелку с чипсами.
— Не надо, пожалуйста. В любом случае, меня сегодня выписывали. Я пропустил всего несколько часов лежания в этой неудобной постели.
— Я почти уверена, что они не выпустили бы тебя, если бы знали, что ты сразу сядешь в самолет, — отчитывает Руби.
— Так что продолжай, — начинает Поппи. — Расскажи нам все.
Все трое пристально смотрят на меня, беспокойство и интрига наполняют их глаза и скрывают черты лица.
Когда я не сразу начинаю говорить, Харли немного прерывает меня.
— Кто ударил тебя ножом?
Качая головой, я смотрю вниз на свои ногти, пощипывая кожу, которая немного пострадала за последние несколько дней, пока я прокручиваю все это дерьмо в голове снова и снова.
— Я не знаю. Кажется, никто не знает.
— Как это вообще возможно? — Руби лает. — Кто-то, должно быть, что-то видел?
— Кто бы это ни был, это как-то связано с моим отцом, я бы поставила на это деньги.
— Твой отец? Почему? — Спрашивает Руби, ее брови сходятся вместе.
Делая долгий, медленный вдох, я готовлюсь рассказать им обо всем, что я узнала за дни, предшествовавшие тому, как я оказалась в больнице.
— Помнишь, как ты смеялась над тем, что мой отец был частью мафии? — спрашиваю я Харли, вспоминая шутки, которые у нас были по этому поводу после того, как я помогла спасти ее от какого-то психа из ее прошлого ранее в этом году.
— А он нет? — спрашивает она, широко раскрыв глаза.
— По-видимому, да.
— Но ты не итальянка, — замечает Поппи, совсем как я.
— Нет. Гречанка. Мой отец перевез нас обратно в Лондон, прямо в гущу греческой мафии.
— Хорошо, — говорит Руби, потирая лоб.
— Поверь мне, я знаю. Но подождите, сейчас будет еще хуже.
— Господи, Стел. Ты действительно знаешь, как привнести драму.
— Один из парней, о которых я тебе рассказывала. Тот, что получше.
— Тоби? — Харли подтверждает.
— Да. Он мой брат.
Руби начинает смеяться — пока ее взгляд снова не останавливается на мне, и она не замечает мое серьезное выражение лица.
— Ты ведь не шутишь, не так ли?
Я качаю головой.
— Разве ты не испытывала к нему вожделения? — спрашивает Харли, в ее собственном тоне слышится веселье.
— Я отправила тебе фотографии. Можешь ли ты винить меня?
— Ну, нет, но…
— Хорошо, так как же тогда это работает? Один из вас был усыновлен при рождении или…
— Я действительно не знаю. Как и все остальное, все это кажется секретами и ложью, даже сейчас я знаю часть правды. — Я перевожу взгляд с одной на другую, раздраженная на Тоби за то, что он все держит близко к сердцу. Он заверил меня, что это для моего же блага, но я называю это чушью собачьей.
Как можно лгать мне о том, откуда я родом, о моей собственной матери, ради моего же блага?
— У нас одна мама, я это точно знаю. У нее с моим отцом был роман, и я родилась всего через одиннадцать месяцев после Тоби.
Рот Харли открывается, как будто она хочет что-то сказать, но слова не выходят. На самом деле, единственный звук, который разносится по комнате, — это хруст шин по гравию, поскольку тяжесть всего, что я
