Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
предположил я. — Если «черную метку» прислали! Отметелят, свяжут, в корягу превратят…
— Вот я и решил! Уж лучше здесь остаться!
— А как ты это сделаешь? Ну останешься — до дембеля. А дальше?
— А дальше — на сверхсрочную службу! В школу прапорщиков!
Я уронил сигарету и долго пытался поднять ее с пола. Поднял. Обдул.
— Позволь… Ты ж ему обещал…
— Обещал! — в восторге подхватил Лёха. — Обещал отслужить за него в армии! А насчет того, сколько лет служить, мы не уговаривались…
— Погоди… — пробормотал я, пытаясь собраться с мыслями, и тут напал на меня приступ совершенно дурацкого смеха. Вот, стало быть, что означали те давние Лёхины слова: «Выполнить — выполню, а наколю обязательно…»
— Комбат знает? — спросил я, кое-как переведя дыхание.
— Да он же это мне и присоветовал!
* * *
По банным дням нас возили на грузовике в город. Крохотный такой городишко, зеленый, пыльный, и тем не менее цивилизация. Подлый ветер швырял в нас шашлычные запахи то справа, то слева. Базарчики. Яркие национальные одежды женщин. В узких темных от листвы улочках обитают автобусы (почему-то вишневого цвета).
Помылись? Насмотрелись? В кузов — и обратно!
Ранней весной красок, понятно, поменьше. Зато воли больше. Как-никак последние полгода дослуживаем. Один — старшина, другой — политинформатор. Вышли из бани, огляделись. Вот забегаловка. Отчего б не зайти? Полчаса есть, «Деда» Сапрыкина (сегодня в баню нас сопровождает именно он) нигде не видать… Зашли. Взяли по бутылочке «жигулевского», а Лёха достал из кармана шинели сушеную рыбку.
— Откуда это?
— С Волги. Клепикову посылка пришла.
Ага… Стало быть, взятка старшине.
Сидим наслаждаемся.
— По лесу-то скучаешь? — спросил я Лёху.
— Теперь? — Он задумался на секунду. — Так, иногда…
— А раньше?
— А раньше — хоть волком вой! — вырвалось у него. — Особенно в карантине… Всю силу отбило…
— Кстати, почему?
— Загоняли… Чувствую: ничего не могу! Ни обморочить, ни глаза отвести… — Лёха отпил из горлышка, обсосал ребрышко сушеной рыбки и вскинул вдруг на меня зеленоватые близко посаженные глаза. — Ты думаешь, чего я тебе тогда признался? Невмоготу стало! Неужто, думаю, все?.. Спасибо тебе!
— За что?
— За то, что выслушал! За то, что поверил…
Мне стало очень неловко.
— Да я…
Он замахал на меня рыбьей косточкой:
— Ладно-ладно, не поверил! Сделал вид, что поверил. Все равно спасибо!
Смущенные обилием искренних слов, мы смолкли и снова приложились к бутылочным горлышкам.
— Нет, но… — с запинкой вымолвил я. — Началось-то с чего?.. С виноградника! Ты ж от виноградника сил набрался…
— Это я от тебя сил набрался, — буркнул он. — А ни от какого не от виноградника…
— Но сам же говорил, что лес…
Лёха крякнул и озабоченно принялся отряхивать рыбьи чешуйки с шинели.
— Знаешь… — сказал он. — Вот что я однажды понял: наш дивизион — это тоже лес…
— Это как?
— Н-ну… тоже лес… Чаща… Только вместо деревьев — люди. Разные. Кривые, прямые, корявые, развесистые… Вот от них я теперь и… — Осекся, уставился на что-то за моим плечом.
Я обернулся. Лес честной! «Дед»! Спиной к нам, лицом к прилавку. Видать, на тот же предмет, только покрепче.
Не может быть, чтобы вошел, да не заметил. Или не узнал, скажем.
Что ж, поймался — не суетись. Тем более пиво — выпито. Подчеркнуто неторопливо мы с Лёхой встали и покинули забегаловку.
Хоть бы обернулся! Прóпасть такта в этом человеке.
* * *
Подкатил последний армейский март. Весна за ноздри дергает. «Дембелем пахнет!» — ликующе орут «деды», входя в казарму.
Ночами не спится — ни Лёхе, ни мне. Как-то раз поднялись, оделись, вышли мимо встрепенувшегося дневального в серую от луны азиатскую ночь. До курилки плестись было неохота, присели на дюралевый приступочек ангара.
— Ну а что? — невесело подтрунивал я. — Станешь прапором, наворуешь десять тысяч… трибуналу глаза отведешь…
— Нам нельзя воровать, — недовольно возразил он.
— Кому это — вам?
— Лешим.
— Как это нельзя? — возмутился я. — Только и знаете что воруете, прячете… перепрятываете…
— Из озорства, — строго уточнил он. — А ради выгоды — никогда!
— Ну вот из озорства и наворуешь… Вообще интересные у вас понятия.
Помолчали. Впереди над темными смутными кронами акаций медленно возгоралась непомерно крупная звезда. Похожа она была на сигнальную ракету, но слишком уж неподвижна. Затем от нее бесшумно принялись отскакивать и расплываться в сумраке мерцающие концентрические круги.
Должно быть, в соседнем дивизионе что-нибудь запустили.
— Кто храпит?!
Дюралевую дверь мы оставили приоткрытой, поэтому истерический вопль из ангара долетел до нас без искажений:
— Кто храпит?!
Переглянулись изумленно. Рядовой Горкуша? Откуда взялся?
— Дневальный! Найди, кто храпит, и дай в лоб! Он из меня кровь шлангами пьет!!!
Господи, да это Клепиков! Ну надо ж до чего голоса похожи! И не только голоса. Стоило ноябрьскому призыву уйти на дембель, рядовой Клепиков преобразился. Теперь он внешне отличался от приснопамятного «дедушки» Горкуши разве что цветом глаз, а уж молодых гонял, пожалуй, что и беспощаднее.
— Дневальный!!! Зажрался, сука? Совсем уже мышей не ловишь! Нюх потерял?! Найди, кто храпит! Носопырку растопчу! Дыню вставлю!
Мы слушаем и посмеиваемся. Храпят и впрямь со всхлипом, будто шланг продырявился. Вскоре дневальный находит источник шума, и мартовская ночь снова становится тихой.
— Может, тебе лучше в офицерскую школу? — предлагаю я Лёхе. — Всех охмуришь, дорастешь до генерала… до маршала…
Он лишь презрительно хмыкнул и не ответил.
* * *
Спросите меня: «Что ты оставил в армии такого, о чем жалеешь до сих пор?» — отвечу: «Ботинки!»
Какие были ботинки!
Не знаю, кто из нас кого деформировал, но к концу первого лета мы уже представляли собой одно целое. Поначалу казалось, будто они выточены из железного дерева. Я постоянно стирал в них ноги и шипел от боли, разуваясь. И вот свершилось. Мы срослись душами, мы наконец-то подошли друг другу.
С превеликим сожалением я сдал их последней осенью в каптерку и долго потом клянчил у старшины Лешего разрешения уйти на дембель именно в них. Увы, ответ был один: в «мабуте» «на гражданку» никто не уходит, не положено.
— Ну так отведи всем глаза — не заметят!
— Здесь — не заметят. А поедешь домой, нарвешься на патруль?
Пришлось впервые за два года примерить парадную форму, провались она пропадом! Чувствовал я себя в ней совершенно по-дурацки. Лёха оглядел меня со всех сторон и, кажется, тоже остался недоволен.
— Прямо так и уйдешь на дембель? — сердито спросил он.
— А что?
— Ни одного значка!
Ну правильно, ни одного… Ни значков, ни дембельского альбома. С чем пришел, с тем и ухожу. Меня ж не в
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
