Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 43
за свои оппозиционные взгляды под свист ерничающих делегатов ежегодных партийных съездов. Не поддалась давлению одна только Крупская, которая в 1925 г. присоединилась к оппозиции Зиновьева: извиняться она отказалась и даже, пользуясь исключительным положением вдовы Ленина, осмеливалась высмеять предположение, будто партия не может ошибаться.
Может показаться удивительным, что в конце 1920-х гг. главный приз в борьбе за лидерство достался именно Сталину, грузину, которых в партии было не более 1 % – в противовес 72 % русских. По-русски он говорил с акцентом, но сам все больше считал себя русским человеком. На руку ему сыграло и то, что два его основных конкурента (Троцкий и Зиновьев) были евреями, а, как признавал и сам Троцкий, еврей во главе страны – это было уже слишком как для основной массы населения, так, вероятно, и для рядовых коммунистов. Если бы чистокровный русский Бухарин проявил больше политических талантов, у него был бы шанс побороться со Сталиным, но к тому моменту, как он решил вступить в игру, было уже слишком поздно. Еврейский вопрос не эксплуатировался Сталиным в открытую, но практически наверняка окрасил партийные дебаты о сталинском «социализме в отдельно взятой стране», когда Троцкого прижали к ногтю как «интернационалиста». Конечно, интернационализм являлся одним из основополагающих принципов ленинской политики партии. Но в тот период это слово уже становилось маркером принадлежности к еврейству.
Большевики не гнушались использовать террор против классовых врагов и вовсю прибегали к нему в годы Гражданской войны, лишь несколько ослабив хватку в период НЭПа. Но они всегда крайне неодобрительно относились к идее позволить революции «пожрать своих детей» (т. е. к террору как оружию против партийных оппонентов), как это случилось в революционной Франции. При Ленине проигравших в политических баталиях не было принято исключать из партии; с общего согласия ЧК и пришедшее ей на смену ГПУ не трогали партийных лидеров. Все изменилось в конце 1927 г., когда ведущих оппозиционеров исключили из партии, а тех, кто отказался порвать с оппозицией, ГПУ отправило в ссылку. Троцкого выслали в Алма-Ату, город в Казахстане на границе с Китаем, хотя по странному недосмотру ему позволили взять с собой все свои книги и бумаги (которые в итоге оказались в Библиотеке Уайденера в Гарварде) и поддерживать оживленную переписку со сторонниками, отправленными в разные концы страны. Двумя годами позже (в феврале 1929 г.), беспрецедентным образом нарушив партийную традицию, его депортировали из Советского Союза – страны, где он родился, – как предателя революции. Через 11 лет подосланный Сталиным наемный убийца прикончит Троцкого в Мексике.
Московская площадь Дзержинского (бывшая Лубянская) с памятником Феликсу Дзержинскому (скульптор Евгений Вучетич), поставленным в 1958 г. Справа виден угол здания органов госбезопасности[15]
Самоуверенный Троцкий всегда презирал Сталина и поздно разглядел в нем реальную политическую угрозу. Сталин не был ни оратором, ни теоретиком (две сферы деятельности, которые высоко ценились в партии и в которых блистал Троцкий). В глазах Троцкого он не был даже интеллектуалом: прежде чем забросить образование и уйти в профессиональные революционеры, Сталин учился в духовной семинарии в Грузии. Не был он и космополитом: его революционными университетами были тюрьма и ссылка, а не длительная эмиграция. В биографии Сталина не было никаких блестящих достижений; в отличие от Троцкого, он не возглавлял Петербургский совет в 1905 г. и не создал с нуля Красную армию в годы Гражданской войны. Разнос, который устроил ему Ленин в своем «Завещании», серьезно навредил ему политически. Сталин был «серым пятном» (как писал в своих воспоминаниях Николай Суханов); обычным «порождением аппарата», как позже заявлял Троцкий; «грубым человеком», как он назвал сам себя, извиняясь за то, что хамил Крупской во время болезни Ленина. Троцкий едва снисходил до вежливости даже с самим Сталиным и уж точно не с его сторонниками, в число которых с середины 1920-х гг. входили несколько членов политбюро – прежде всего Молотов, бывший красный кавалерист Клим Ворошилов, а также Лазарь Каганович, кандидат в члены политбюро и первый секретарь ЦК компартии Украины.
Презрительное отношение Троцкого, которое до открытия советских архивов в 1990-х гг. в целом разделяли и историки, оказалось катастрофической ошибкой. Сталин не был ни посредственностью, ни глупцом, ни продуктом какой-то машины. Хотя другие больше него блистали в политических дебатах 1920-х гг., именно Сталин пришел к простому решению относительно дальнейшего пути вперед. Ленин привел партию к победе в Октябрьской революции, но экономическая революция – критически важная в марксистском понимании – была еще впереди. И возглавить ее суждено было Сталину.
Глава 3
Сталинизм
Раз уж Советскому Союзу требовалась вторая революция, экономическая, как ее нужно было совершить? Очевидно, не силами толп, стихийно выплеснувшихся на улицы, как в 1917 г. Эта революция должна была быть спланированной (в конце концов, ее цель – воплотить в жизнь идею централизованного экономического планирования) и направляемой из Москвы. Историки часто называют ее «революцией сверху», делая акцент на слове «сверху». Это довольно точно, если не упускать из виду слово «революция». Самой необычной чертой сталинской программы экономических преобразований было то, что она проводилась в жизнь, по сути, революционными методами; чтобы достичь своей цели, Сталин мобилизовал партию и ее сторонников на осуществление насилия против других групп населения.
Идея подать планомерную, проводимую государством программу индустриализации как революционную войну с «классовыми врагами» и «иностранными интервентами» может показаться странной. Но Сталин был прежде всего революционером, т. е. профессионалом насилия и возбуждения классовой вражды. Партия в таких вещах тоже прекрасно разбиралась. С точки зрения экономической рациональности этот метод был крайне затратным, но с учетом воинственного настроя партии и ее становления в обстановке Гражданской войны у подобных средств имелась своя политическая рациональность.
«Великий перелом» 1929–1932 гг. (название периода отсылает к программной статье Сталина) складывался из трех компонентов. Первый – ускоренная индустриализация согласно пятилетнему плану, разработанному государством; второй – коллективизация крестьянских хозяйств; и третий – «культурная революция», термин, который в СССР придумали задолго до 1960-х гг., когда его взяли на вооружение китайские коммунисты. Насилие, сопровождавшее все три компонента, призвано было устрашить беспартийное население и вынудить его подчиниться. Но была у него и другая задача: воодушевить сталинских бойцов – коммунистов, комсомольцев, «сознательных» городских рабочих, разрешив им делать то, чего они на тот момент все еще по-настоящему хотели, а именно бороться с людьми, которых считали своими врагами.
Как часто бывает в моменты внутренних кризисов, в качестве стимула для таких действий власти использовали предполагаемую внешнюю угрозу. Несмотря на то что реальных доказательств непосредственной подготовки капиталистическим Западом (без сомнения, враждебно настроенным) силовой операции против СССР не было, советская пресса месяцами разыгрывала карту военной угрозы. Культурная революция, под которой понималась необходимость покончить с «подчинением» коммунистической страны буржуазной культуре и науке, следовала той же логике, начавшись в 1928 г. с широко освещаемых показательных судебных процессов над инженерами («буржуазными специалистами»), обвиненными в промышленном саботаже и шпионаже в пользу иностранных разведок. После этого на заводах развернулась настоящая охота на ведьм, направленная против «вредителей» из числа инженеров, привилегированному положению которых нередко завидовали рабочие.
Знаменитая скульптура Веры Мухиной «Рабочий и колхозница», впервые представленная как часть павильона СССР на Всемирной выставке 1937 г. в Париже[16]
Смысловым центром экономической повестки сталинской революции была, безусловно, индустриализация, а не коллективизация. Коллективизацию считали второстепенной задачей, которую, учитывая предсказуемое сопротивление крестьянства, разумнее всего было отложить на потом. Но в 1928 г. советская компартия предпочла соображения классовой борьбы доводам рассудка. Не в первый раз крестьяне и правительство СССР вступили в конфликт из-за цен на сельскохозяйственную продукцию. Государство могло бы повысить закупочные цены, но экономисты в один голос твердили, что финансировать индустриализацию можно лишь осуществив «нажим на крестьянство». Сталин, нечасто покидавший столицу, совершил краткую поездку в Сибирь, чтобы лично оценить положение дел. Вернулся он с известием, что «кулаки», стремясь повысить цены, придерживают зерно и не пускают его на рынок и что это представляет собой политический саботаж. За «сокрытие» зерна ввели новые наказания,
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 43
