заря?
— Но позвольте мне привести себя в порядок!
— Полчаса вам достаточно?
— Я надеюсь.
— Буду ждать в коляске около ворот.
Что тут началось! "Груня, Груня, скорее, крепдешиновое платье в горошек. Ах, оно не глажено! А вот это, с ромашками? Хорошо, давай в синюю полоску. Шляпку приготовь. Нет, другую, в виде цилиндрика. Умываться, умываться! Фр-р, вода холодная… Нет, не надо греть, лучше освежи туфельки бархоткой. Синие, на каблучках. Где большая расческа? Господи, какое безумие. Для чего мне такие встряски? Заколи на затылке. Груня, где ты? Зашнуруй корсет. Подожди, туфельки пока брось, надо шнуровать…"
В общем, собиралась три четверти часа. Вышла раскрасневшаяся, задорная. Молодой человек вскочил, подал руку и помог забраться на ступеньку коляски. Сам устроился рядом, хлопнул дверцей и сказал вознице:
— Allons, allons![7]
Повернулся к спутнице, улыбнулся лучисто:
— Вы очаровательны.
— Мерси бьен. Я надеюсь вас не опозорить перед друзьями.
— О, они сойдут с ума от восторга!
Ехать было недалеко — прямо по Елисейским Полям, а затем налево. Превращение Булонского леса в обустроенный городской парк состоится десятилетием позже, а тогда он действительно походил местами на обычный лес: рощицы, полянки, небольшие милые озерца, поросшие камышом, тропки и поваленные бурей деревья. Солнце уже выглядывало из-за фиолетовых крон, рассыпая золотые монетки, воздух был звонок, как хрусталь, и, казалось, при неосторожном движении можно его разбить. Радостно чирикали птицы.
— Хорошо-то как! — нежилась мадам Нессельроде. — Там, где я живу, под Подольском, тоже великолепные леса, но все больше хвойные — сосны, ели. Воздух не такой: говорят, целебный.
— О, у нас не менее благотворный. Возбуждающий чувственность.
— Вы, должно быть, шутите?
— Нет, серьезно. Это место для романтических встреч. И особенно в теплое время года.
— Но ведь мы не на свидание едем, сударь, а всего лишь на пикник? — приоткрыв глаза, посмотрела на кавалера изучающе.
— Почему бы не совместить и то, и другое?
— Речь вели только о прогулке. Вы клялись, что не будет никаких домогательств.
— И не будет, правда. Но зачем стремиться предугадать?
Лидия нахмурилась:
— Нет, не смейте. Или я велю повернуть назад.
— Ах, оставьте, умоляю. Не драматизируйте. Отчего русские все такие серьезные по части морали?
— Оттого что мы православные. А по-вашему — ортодоксы.
— Вы теперь во Франции. А во Франции ортодоксов не понимают.
— Где вам, лягушатникам, понять славянскую душу!
Александр отчаянно рассмеялся, весело запрокинув голову.
Вскоре нашли поляну, где уже собрались остальные участники пикника — пять дам и пять кавалеров. На траве был расстелен ковер, а на нем стояли оплетенные кувшины с вином и корзинки с фруктами, свежей выпечкой. Дамы в летних, полупрозрачных платьях, две вообще без шляпок; молодые люди в рубашках апаш, праздничные, игривые. Радостно приветствовали Дюма с его спутницей.
— Господа, позвольте вам представить мадам Нессельроде. Родственницу мадам Калергис: та доводится мсье Нессельроде двоюродной сестрой.
Все заулыбались еще больше и закивали. А Мишель Марсо, рыжий лохматый бородач, больше похожий на мясника, чем на графика-иллюстратора, предложил выпить за новое знакомство. Лидия уселась тоже на ковер и взяла стаканчик, наполненный темно-рубиновым напитком. Стала чокаться приветливо: "Votre santé, votre santé!"[8] Тепловатое сухое вино ласково согрело желудок, а затем разлилось по всему телу. Кто-то специальными ножницами для разделки жареной птицы ловко раскусил на части несколько тушек каплунов, извлеченных из вощеной бумаги, — с аппетитной коричневой корочкой, в ароматных специях. Ели их руками, утирая сальные пальцы и губы белыми льняными салфетками. Точно так же, руками, без столовых приборов, отправляли в рот свежие пикули — мелкие огурчики, помидорчики, патиссончики. Заправляя их хрустящим багетом, рваным на куски. Было легко и непринужденно, без церемоний, как-то по-студенчески. Молодые люди острили, дамы покатывались со смеху, и чем больше было всеми выпито, тем смелее и откровеннее становились шутки, тем неукротимей и звонче хохот. Лидия почувствовала легкое головокружение, алкоголь подействовал, и, боясь совсем опьянеть, повернулась к своему кавалеру:
— Александр, отчего бы не прогуляться к берегу пруда? Мне пора пройтись, освежить лицо холодной водичкой. А не то рискую улечься на ковер и уснуть.
— Воля ваша, сударыня, — протянул ей руку, помогая подняться.
Удалились под двусмысленными, ироничными взглядами друзей. Он сжимал ее локоть, а она шла нетвердо, опасаясь подвернуть ногу, наступив каблуком на случайный камешек. Да и голова прилично кружилась. Даже попеняла:
— Ах, вино такое коварное: пьется совершенно легко, а потом двигаешься с трудом.
— Это "Божоле Крю" урожая сорок седьмого года. Продается недешево, но у дяди Марсо виноградники в Бургундии, и Мишель получает кувшины почти что задаром.
На пруду беззаботно плавали красноперые утки и ныряли потешно, задирая кверху остроконечные хвостики.
Лидия почувствовала кисть Дюма у себя на талии. И не увернулась: было приятно. Ощущала его крепкое плечо. Но решила переключить внимание на другое и спросила рассеянно:
— А когда мы увидим "Даму с камелиями" на сцене?
Молодой человек вздохнул:
— Совершенно не представляю. Все усилия разбиваются о цензурную стену. Мой отец обещал похлопотать ведь его приглашают к самому президенту.
— Ваш отец — выдающийся сочинитель. Вы нас познакомите?
— С удовольствием.
Он прижал ее талию к своему бедру и хотел было развернуть собеседницу к себе, но на этот раз она отстранилась:
— Сударь, сударь, спокойнее. Надо держаться в рамках.
— Кто сказал?
— Я. А кто ж еще?
Медленно пошли, огибая пруд.
Александр заговорил:
— Как вам мои друзья?
— Чрезвычайно милы. Но из дам я, пожалуй, самая "взрослая" — остальным лет, наверное, по двадцать?
— Есть и меньше.
— Разве господам интересно проводить время с этими малолетками?
— Но ведь господа не ждут от них умных изречений.
— А чего ждут от них господа?
— Сами знаете.
— Вы от меня, я надеюсь, этого не ждете?
Он довольно сильно сжал ее запястье.
— Нет, не жду. Потому что обещал вам не ждать… Правда, скрепя сердце.
— Я верна моему супругу.
— Понимаю.
И действительно, долго толковали на другие, отвлеченные темы, Лидия рассказывала ему о России, не без юмора обрисовывая некоторые особенности русского характера. Но, пройдя по тропинке в рощицу, замерли на краю полянки, неожиданно напоровшись на пикантную сценку: парочка под кустиком занималась любовью, и причем уже в неистовой фазе завершения.
— О, мон Дьё! — вырвалось у смущенной мадам Нессельроде, и она прикрыла ладошкой губы.
— Вуаля![9] — хмыкнул молодой литератор.
Дама под кавалером на траве вскрикивала с таким сладострастием, что у Лидии мурашки побежали по телу; вся пунцовая от неловкости, потянула Александра назад, прочь от увиденного:
— О, пойдемте, пойдемте, умоляю вас…
Скрывшись за деревьями, начала обмахиваться перчаткой.
— Что с вами? — удивился он,
