соседкой поговорил, другом его и…
Договорить парнишка не успел. На улице раздался дикий визг, а потом крик:
— Убили!!! Уби-и-и-ли!!!
Крик на мгновение смолк, а затем женщина заголосила снова:
— Батю-ю-юшки-и! Уби-и-и-ли-и!!!
Вито, повинуясь кивку сыщика, выскочил в коридор первым: показывать в этом лабиринте мелких комнат прямую дорогу.
— Ой, уби-и-и-ли-и! — разносилось дальше по улице.
Глава 5. Мертвые и живые
У кровати убиенного столпились доктор с помощником, представители правопорядка, любопытные соседи и даже один газетчик.
— А вы что тут делаете? — спросил Димитрий последнего.
— Так это наш, — развел тот руками. — Нежелан Коготь.
— Коготь? — заинтересовался сыщик.
— Ну так назвался, — пожал плечами мужичишка. — А так он Нежелан Летнь. Но статьи пишет под именем Коготь.
— А о чем статьи?
— Так о разном. Что найдет, о том и пишет.
— А об убийствах писал?
— Конечно, писал. Все писали.
— А у вас тут одна газета?
— Обижаете! — гордо вздернул нос газетчик. — Две! Но у нас парни пронырливее, чем в "Событиях".
— А вы, простите?
— Мы — "Известное и неизвестное"!
— Да отойдите же! — закричал выведенный из себя доктор. — Он сейчас задохнется!
— Кто? — воскликнула пышнотелая хозяйка доходного дома. Та самая, что полчаса назад завывала на улице.
— Покойник!
Люди отпрянули. Квартальный и сыщик из местных вывели любопытствующих из спальни, стали у дверей. Плюгавый газетчик тоже исчез в неизвестном направлении.
— Так он живой? — спросил Димитрий доктора. Тот кивнул.
— На данный момент вполне. — Сид Угрь посмотрел на поднявшую шумиху женщину. — А с чего вы решили, что он мертв?
— Да как же! Он же два дня уже как не выходил отсюда! А его всегда не бывает дома! Всегда! Носится повсюду, носом своим вынюхивает, где какой скандал! Работенка-то паскудная какая — грехи чужие высматривать да сплетни печатать! Так вот, захожу, вы не подумайте, я порядок проверить! Я за порядком в своем доме слежу! Вот захожу, смотрю — а он лежит! Я перепугалась, но подумала, что спит. Вышла. Захожу вечером — а он опять лежит! А сегодня захожу, пора пришла ему за квартирку-то платить! Тормошу, тормошу, а он не отзывается! Тут-то я вспомнила, что об убийствах писали, и перепугалась. Какой ужас! Какой убыток!
Доктор поморщился, Димитрий сдержался.
— Как же ж хорошо, что жив! — причитала тем временем женщина. — Я ж так рада! А скажите, — обратилась она к доктору, — Сильно он плох?
Сид Угль заскрипел зубами и вышел из комнаты. Хозяйка доходного дома проводила его изумлённый взглядом.
— А…
— Да, плох. — Дарьян говорил уверенно, но негромко. — Есть подозрения на внутренние повреждения. Сломаны ребра. Вы не могли бы выйти, здесь и так дышать нечем?
Комната действительно была слишком узкой. Маленький стол у стены, на нем — таз с водой и глиняный графин, над ним — круглое зеркало с отколотым краем. Стол побольше — у окна, на нем письменные принадлежности, старые газеты. Рядом сундук, служащий и стулом, и шкафом. Да кровать в углу, на которой лежал молодой человек настолько бледный, что его действительно можно было принять за покойника. В комнате было душно. И казалось, она наполнена чем-то… чем-то… неуловимым, многочисленным, тяжёлым… и впрямь тяжело дышать.
— Давайте выйдем? — Димитрий взял под локоток хозяйку и вывел из спальни газетчика.
В коридоре толпились люди. Что-то говорили, ещё больше думали, их было много, от них было много шума, невыносимо.
Димитрий отпустил женщину. Поспешил к лестнице. Понимая, что не успевает до двери, юркнул под скрипучие ступени.
И там его накрыло.
* * *
"Молоденький какой! Жалко-то как!"
"Нет, ну а деньги? Плату я с кого собирать буду? А если вообще помрёт? У него небось и в вещах ничего ценного нет, одни бумаги, а сколько та бумага стоит? Тьфу!"
"Так нужна труповозка или нет?"
"Туда и дорога! Выкормыш порока!"
"А сколько стоят его те статейки про вена? Точно уж не мало! И куда деньги девает, в такой конуре живя?"
Зависть. У нее кислый привкус и грязно-зеленый цвет. Она вязкая, потому что навязчивая. С ней можно пробовать бороться, но маленькое зёрнышко непременно останется где-то в складках души. Если за него потянуть… Впрочем, иногда и тянуть не надо, само растет.
Злоба. Злоба она красного оттенка, но будто с примесью коричневого. Злоба — порошок, что приправит любую мысль, она соленая, разъедает каждую царапину, умножая боль. У нее всегда есть причина, но по большей части придуманная, под которой, за семью полупрозрачными покрывалами из тончайшей паутины слов кроется истинное зерно ее, совершенно отличное от декларируемого.
Жалость… Перемешанная с гордыней… У нее…
Чужие эмоции осыпались пеплом. Пепел сложился в неподвижную круглую озерную гладь. И в нее можно было заглянуть.
В маленькой комнате остались двое: Дарьян и Нежелан. Дарьян ругался, закутывая бледное тело в бинты практически с шеи до паха. Пришедший в себя "покойник" до крови кусал губы и терпел.
— Это не обычные повреждения, — сказал помощник доктора, обращаясь к больному. Тот молчал.
— Они наводят на очень интересные мысли.
— Что ты хочешь? — прямо спросил газетчик.
Дарьян хмыкнул.
— Не поверишь. Ничего.
— Почему?
По одному голосу было понятно, что Нежелан действительно не поверил.
— Писать сплетни — не самая плохая работа. Есть хуже. По итогу, мы неплохо устроились, тебя, расторопного и говорливого, пригрел редактор Маль, меня — бездетный доктор. Все лучше, чем сдохнуть на улице от голода или болтаться на верёвке за воровство, правда?
В комнате повисло искрящее молчание.
— Я никому не скажу, — пояснил Дарьян. — Но не просри свой шанс, Нежелан. Если попал в какой капкан — хоть ногу отгрызи, но вылезай. На улицах бегает много бездомных мальчишек, но повезло именно нам с тобой, было бы глупо все порушить самим. Выздоравливай. На этом все.
И вправду все: Дарьян стал собирать инструменты в медицинский саквояж.
Газетчик наблюдал за этим с некоторой отстраненностью, но когда ученик доктора встал, не выдержал и сказал:
— А я тебя не помню.
— Я бы тоже хотел все забыть, — сообщил Дарьян. Помолчал какое-то время, застыв у кровати больного неподвижной статуей, но потом всё-таки добавил: — Ты был с Вихрастым, я — с Косым. Они все делили на окраине какие-то гнилые хаты с дырявыми крышами. Хотя в дождь и мороз там было ещё хуже, чем под мостом. Так что неудивительно, что ты не помнишь. Мы не были друзьями.
Дарьян поднял саквояж и направился к выходу. Чужой голос застал его уже на пороге.
— Зато я вспомнил трогательную историю "ученичества". Доктор брал троих детей с улицы.
