войны многие греки всё ещё испытывали симпатию к иудаизму и еврейскому народу, то война резко изменила ситуацию: страдания многих невинных греков, получивших от евреев, мстивших за погромы, сильный, хотя и не всеми заслуженный удар, должны были заметно усилить и широко распространить ненависть к евреям. Можно заключить, что столь резкое ухудшение греко-еврейских взаимоотношений неблагоприятно сказалось на шансах христиан получить поддержку тех греков, чьи симпатии к христианству в большей степени базировались на их симпатиях к иудаизму. Отсюда можно заключить, что число обращений в христианство значительно уменьшилось в связи с войной, и это действительно имело место в первые десятилетия после восстания. Тем не менее вскоре после этого христианство вновь двинулось вперёд, причём более широким потоком и много быстрее, чем в начале своего развития. Чтобы понять это кажущееся странным явление, мы должны отметить следующее.
Распространение христианства, начиная с середины II в. и до 325 г., когда оно стало доминирующей религией Римской империи, обычно приписывается его идеологической эволюции и непреодолимому влиянию его идей на языческое население империи. Так как влияние греко-еврейских отношений обычно не считалось одной из причин этой эволюции, экспансия христианства изображалась абстрактным порождением религиозных теорий, а на социологический фактор, лежащий в основе этого развития, обращалось очень мало внимания. Этим фактором являлись греко-еврейские отношения, которые после войны 115–117 гг. должны были стать сложнее и напряжённее, поскольку война оставила греков ещё более враждебно настроенными, чем когда-либо. При том, что эта враждебность обычно недооценивалась, если не полностью игнорировалась, каков же был решающий вопрос, над которым историки вообще редко задумывались? И здесь мы остаёмся с загадкой, относящейся именно к занимающему нас времени: каким образом массы эллинистического мира, пропитанные яростной ненавистью к евреям, приняли еврейскую, в основном, доктрину, родившуюся в еврейской мысли и литературе и защищаемую еврейскими апостолами? Или короче: как мы можем объяснить расширившийся поток новообращённых в христианство начиная со 150 г., поток, который затопил восточную половину Европы и начал растекаться по её западным областям?
Ответ на этот вопрос лежит в решающем изменении, произошедшем в позиции христианства по отношению к иудаизму и к еврейскому народу. Это изменение не только сделало основной акцент на различии между двумя верованиями, но и полностью отделило христианство от иудаизма как религию, культ и образ жизни.
Можно, конечно, утверждать, что тенденция к размежеванию началась уже с апостола Павла, когда он освободил неевреев от бремени еврейских заповедей и таким образом облегчил принятие христианизированной версии иудаизма. В таком аргументе, несомненно, немало правды, как и в утверждении, что многие язычники империи уже давно жаждали получения идеи спасения, аналогичной идее, предложенной еврейским мессианством. И всё же, хотя эти факторы прокладывали путь к христианству, этого было недостаточно для огромной массы неевреев.
Фактически, как мы полагаем, «еврейское» христианство с самого начала не имело шанса стать широким движением среди эллинов, массы которых всё больше и больше переполнялись юдофобией. Апостол Павел, с его восхвалением своих еврейских «братьев» и его безграничным восхищением их достижениями, не мог произвести такой трюк. Не могли этого сделать и авторы первых трёх Евангелий, потому что слишком глубоко были погружены в еврейский образ мышления, еврейские религиозные концепции и еврейские надежды на искупление. Только христианство, которое порвало с иудаизмом во всём, что действительно являлось его сущностью — христианство, выработавшее новый взгляд на Бога, новые догмы и новое историческое видение, абсолютно отличное и далёкое от иудаизма, — смогло стать привлекательным для нееврейского мира.
Этот радикальный разрыв с иудаизмом впервые проявляется в Евангелии от Иоанна, написанном, согласно имеющимся сведениям, около 125 г. [55] Именно это Евангелие впервые заменило еврейскую идею Бога концептуальным фундаментом триединства [56], еврейскую идею Мессии (т. е. сына Давида) — упоминанием воплощённого логоса, а взгляд апостола Павла на Его универсальную миссию — пересмотренной концепцией, не дающей евреям никакого предпочтения в каком-либо смысле. Разумеется, нигде здесь мы не найдём упоминания о том, что Израиль был единственным объектом миссии Иисуса, как это фигурирует в других Евангелиях — т. е. Иисус пришёл спасти только «заблудших овец Израиля», «хлеб» спасения, предназначенный для «сынов» (т. е. евреев), не может быть брошен «собакам» (т. е. неевреям), или о том, что Он запретил своим ученикам проповедовать самаритянам [57]. Евангелие от Иоанна занимает по всем этим вопросам совершенно иную позицию[58]. Оно не представляет Иисуса как поборника строгого, абсолютного подчинения закону, как это делает Матфей (5:17–18), но скорее как его прямого и открытого антагониста. В этом Евангелии, обращаясь к евреям, не принимающим Его взглядов, Он называет Закон «ваш Закон» (т. е. не Мой), этим давая понять, что Он расходится с ними не в интерпретации, а в самом существе предмета [59]. Более того, когда три других Евангелия говорят о том, что враги Иисуса среди евреев были специфическими группами (фарисеи, саддукеи, «верховные жрецы» и старейшины), Евангелие от Иоанна указывает, более того, подчёркивает, что Его конфликт — не только с теми группами, но с евреями вообще, и, соответственно, евреи намеревались убить Его, даже своими руками [60]. В полном соответствии с этим находятся резкие слова Иисуса в адрес евреев как детей архиубийцы Дьявола, так же как и объяснение их желания отнять у Него жизнь [61].
Такое представление божественности Иисуса, Его отношений с евреями и Его взгляда на еврейский народ могло, конечно, найти путь к сердцам греческих язычников, переполненных ненавистью к евреям. Это могло помочь убедить их, что христианство — не просто «еврейская секта» и не версия иудаизма, как верили и убеждали многие, но оно — независимая от иудаизма религия, отличающаяся от него во всех ключевых моментах и находящаяся с иудаизмом в жёстком конфликте, в котором не может быть ни компромисса, ни примирения. Склонность греческих язычников к принятию христианства, начиная с середины II в., — а именно с этого времени тонкий ручеёк крещения превращается во всё расширяющийся поток, — следует отнести к эволюции новых идей, чьё зарождение мы замечаем в Евангелии от Иоанна. И всё же это лишь часть объяснения столь уникального процесса. Другая его часть должна быть отнесена к параллельному явлению, имеющему не меньшую важность.
Встаёт вопрос, почему при всех радикальных изменениях, происшедших в основных концепциях христианства, сохранилось тем не менее почтение к Ветхому Завету и восхищение пророками и городами Израиля (в словах самого Иисуса и апостола Павла), что находилось в прямом противоречии с антисемитскими чувствами греческих масс. Вопрос, возникающий из этого противоречия, можно, пожалуй, сформулировать так: как могли эллинистические массы принять Библию, созданную евреями в качестве высшего
