хочу разбивать ему сердце.
— Почему? — спрашивает он, его голос становится все холоднее.
— Потому что это неправильно. Потому что я не хочу причинять ему боль. Потому что…
— Потому что ты думаешь, что беспокоишься о нем. Ты думаешь, что можешь полюбить его. Верно?
Я киваю головой.
— Тогда я снова спрашиваю тебя. Почему? Это из-за него или из-за тебя? Ты боишься, что тебе будет больно, или ты боишься причинить боль ему?
Слишком поздно для таких вопросов, а его голос заставляет меня желать оказаться где угодно, только не здесь.
— Я не знаю! — кричу я на него, мой голос немного охрип. Я встаю, готовая выбежать из комнаты, но только после того, как выскажу ему все, что думаю. — Я уже влюбилась в него, ясно? Я не какая-то шлюха, которая может включать и выключать чувства по мере необходимости. Я женщина, которая, вероятно, была слишком защищена в жизни, чтобы иметь дело с такими, как ты. — Я показываю на него, и он тоже поднимается на ноги, стоя в нескольких футах от меня. — Все хотят удачно выйти замуж за состоятельного мужчину, или представляют себя девицей в беде, которую спасет принц. Я не хочу этого. Не хочу всего этого. — Я размахиваю руками. — Это фальшивка. Ложь. И нет ничего хуже, чем лгать себе.
— Он назвал тебе свое имя? — спрашивает он, его голос становится спокойнее.
— Да. Он бы назвал его мне в прошлый раз. Его зовут Райан Стирлинг.
— И это ни о чем тебе не говорит? Ничего знакомого?
Я вздрагиваю, когда его слова пронзают меня, хотя я не понимаю, почему.
— Нет, а что? Должно?
— Что он сказал тебе о том, чем зарабатывает на жизнь? Он должен был тебе что-то сказать.
— Он сантехник.
Алекс смеется.
— Не могу поверить. А люди говорят, что это у меня крыша поехала.
— Что? Что ты скрываешь?
— Он тебе врет, — говорит он, его голос спокоен.
— Врет? Ты ведь можешь сказать все, что угодно, правда? Как будто я могу тебе верить. Он привел меня в закусочную и приготовил нам бургеры и картошку фри.
Я позволяю этим словам оборваться, прокручивая в голове события этой ночи. Он сказал, что сантехник? Или я спросила его? Я не уверена и не думаю, что это имеет значение. Может, будет лучше, если я буду думать, что он мне солгал. Так я не позволю себе слишком сблизиться с ним.
— Я иду спать, — говорю я.
— Прекрасно, — говорит он, засовывая руки в карманы. — Меня не будет здесь, когда ты уедешь.
— Хорошо.
Я отворачиваюсь от него и направляюсь наверх, в свою спальню. Я так расстроена и раздражена, что хватаю первое, что попадается в ящиках, чтобы переодеться, забираюсь в кровать и засыпаю.
Я просыпаюсь от запаха свежих блинчиков. Спешу вниз и обнаруживаю Одессу, сидящую за большим кухонным столом, на котором разложены блины, вафли, яичница, французские тосты и хаш-брауны. Слишком много еды для нас двоих.
— Ммм, ты должна попробовать французский тост, — говорит Одесса, имитируя поцелуй шеф-повара.
Я киваю и протягиваю тарелку, ошеломленная всем этим.
— А вот и записка для тебя, — говорит она, указывая на место во главе стола.
Я беру сложенный лист бумаги и читаю про себя.
Карина,
Прости меня за вчерашний вечер. Ты всегда красива, но, когда увидел тебя вчера такой сияющей, я, кажется, приревновал. Этого больше не повторится. Надеюсь, тебе понравится завтрак перед возвращением домой. Я все приготовил сам.
Алекс
P.S. Мое предложение в силе. Вы с Лидией можете переехать в любое время.
Одесса делает глоток свежевыжатого апельсинового сока и улыбается.
— Вот это жизнь, — говорит она. — Похоже, у вас была нелегкая ночь. Ты же понимаешь, я прочитала записку. Она смеется. — Думаешь, я тоже могу переехать?
— Он просто был не в себе. Слишком много выпил прошлой ночью.
— Как скажешь, — говорит она.
Пока мы едим, я рассказываю ей о вчерашнем вечере, о своем возвращении и об отношениях с Алексом.
— Так ты собираешься переехать сюда? — спрашивает она. — Для Лидии в этом есть смысл.
— Нет, определенно нет. Особенно после прошлой ночи.
— Но как же этот невероятный завтрак? Я бы хотела, чтобы в моем будущем их было много.
— Ты можешь хоть раз быть серьезной?
— О, привет, кастрюля, я чайник.
— Уф, ты права. Я не могу сейчас с этим разбираться. Не буду думать об этом, может, все само собой рассосется.
— Хорошо, я тоже забуду об этом.
Во время поездки домой Одесса смотрит на меня с тем же обеспокоенным видом, что и в прошлый раз.
— Я вижу твой взгляд, — говорю я. — Ты собираешься рассказать мне, в чем дело?
— Я надеялась, что это никогда не случится. Никогда не думала, что мне придется говорить с тобой об этом.
— Сестренка, от твоих слов не становится легче. Что происходит?
Она громко вздыхает.
— Наверное, у меня нет выбора, — Одесса на мгновение замолкает, смотрит на меня, потом снова на дорогу. — Твоя мать заходила в ресторан.
— Заходила?
Одесса кивает.
— И она спрашивала о тебе.
— Почему бы ей не спросить меня?
Она пожимает плечами.
— Может, она не знает, как с тобой связаться.
— У меня один и тот же номер телефона уже много лет. И та же квартира, в которой я выросла. Если она хочет знать, что со мной происходит, то может спросить меня сама.
Я не знаю, что чувствую по поводу внезапного появления своей матери, кроме злости. Злость на то, что она так много упустила в общении со мной. На то, что она уехала, когда я была маленькой. И еще больше я злюсь из-за того, что она спрашивает обо мне, вместо того, чтобы просто вернуться и быть моей матерью.
Остаток пути мы едем в тишине, пока я размышляю о ней. Я думаю о том, когда видела ее в последний раз, и вспоминаю вечеринку по случаю дня рождения, когда мне было около пяти лет.
Думаю, о том, как бы мне хотелось иметь маму, с которой я могла бы обсуждать все эти события с Алексом и Райаном. Чтобы мама помогала и направляла меня, чтобы я не барахталась и не металась, не понимая, что делать со своей жизнью. Нет, я не виню ее за отсутствие знакомств или навыков работы, но, если бы она была рядом, моя жизнь сложилась бы иначе.
Но была бы она лучше?
— Эй, ты можешь подбросить меня к бабушке?
— Конечно. Не забудь
