Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
пилотом ВВС Канады Джоном Гиллеспи Мэги, который погиб, когда его «Спитфайр» столкнулся с другим самолетом в облаках в декабре 1941 года. Незадолго до смерти он написал родителям в письме:
Пыль и печаль земли остались позади[14],
И рев винта мажорной стал сонатой.
Я чайкой мчался в вантах бригантин,
Клубившихся в косых лучах заката.
Свобода! В лучших снах не знали вы,
Что можно так скользить, кружить и реять.
В просторе света с ветром мы смели́
В чертогах туч туманной влаги двери…
Но выше – вверх, в темнеющую высь,
В манящий сонм потоков быстротечных,
Куда и лучшим из орлов не вознестись,
Легко поднялся я. И робко подступил
К подножью лестницы, ведущей в бесконечность,
И длань Господню на плече я ощутил.
В этих строфах выражено то самое пьянящее наслаждение, что я испытал, когда моя детская мечта стала явью. И я сам ее воплотил в реальность.
* * *
После Мараны меня перевели на авиабазу Уэбб около Биг-Спринга, штат Техас, – где-то посреди нигде, одна голая степь. Там мне предстояло научиться пилотировать реактивные самолеты, которые тогда были еще в новинку. И там же стало появляться много выбывших – летчиков, так или иначе не справившихся с программой подготовки. Но после шести месяцев на Уэббе я получил свои «крылышки». На самом деле, получил я их от отца, он был уже в звании полковника. Он приколол свои собственные старые крылышки к моей форме. Меня очень взволновала такая церемония.
После Уэбба я недолго проходил огневую подготовку на различных авиабазах в Техасе и Аризоне – обучался использовать реактивный истребитель как оружие. Тогда я впервые летал на реактивных самолетах, смоделированных как истребители-бомбардировщики. Еще я научился доставлять к цели ядерную бомбу на одноместном истребителе. Интересная концепция, которая называлась «система бомбардировки с малых высот». После Хиросимы и Нагасаки прошло всего 10 лет, но теперь у нас имелись бомбы куда мощнее, чем сброшенные на японские города. Именно тогда я начал осознавать всю серьезность холодной войны. Быстро приближались дни, когда стратегия «гарантированное взаимное уничтожение» становилась реальностью: и Соединенные Штаты, и Советский Союз понимали, что, независимо от того, кто именно начнет ядерную войну, конец придет обеим странам. Мощность запасов ядерных вооружений на той и другой стороне означала, что в случае войны погибнет весь мир, но тем не менее обе стороны разыгрывали каждую карту в руках, чтобы уравнять свои ядерные силы с ядерными силами противника.
Все это придавало нам воинственности. Если те парни собирались сделать это, значит, придется и нам. Мы не думали о том, как скажется война на мирных людях наших народов. Если ты солдат и получаешь приказ отправляться в сражение, то ты идешь и сражаешься. Но нас вооружили не палицей, щитом и мечом, а ядерной бомбой.
К тому времени, как заканчивалось мое пребывание на авиабазе Люк в Финиксе, штат Аризона, я уже был готовым летчиком. Весной 1956 года меня перевели в Голландию, где я стал пилотом 32-й дневной истребительной эскадрильи, базировавшейся в Сустерберге недалеко от Утрехта. Лучшего летчик-истребитель и желать не мог. Именно к этому я и рвался, к воздушному бою. Самый головокружительный способ летать – когда другой пилот заставляет тебя действовать на пределе возможностей, а ты стараешься обыграть его при помощи мастерства и интуиции.
Можно обучить тому, как стать хорошим пилотом, но не тому, как стать лучшим из лучших. Ключ – в твоей собственной координации и скорости реакции, но, возможно, самое главное – умение почувствовать малейшее изменение в движении собственного самолета. Это реально только в полете, когда сливаешься с самолетом в одно целое, и он становится продолжением пилота. Отчасти красота полета и состоит в этом чувстве превращения в часть прекрасной машины, которая делает тебя сильнее, дает возможность превзойти узкие рамки возможностей человеческого тела.
Погодные условия в Европе часто портились до невозможности, и наши навыки проходили суровую проверку. Летали мы на F-86 «Сейбр», а позже – на F-100 «Супер Сейбр», ведя учебные воздушные бои в любых погодных условиях. Регулярно мы летали в Северную Африку, Ливию и Марокко, чтобы проходить там тренировки по несколько недель, потому что там всегда стояла ясная погода. Труднее всего, однако, летать в плохую погоду в северной Европе. В те времена техника была еще очень простой. Средства навигации оставляли желать лучшего. Все, что имелось в нашем распоряжении, чтобы найти базу, летя сквозь густые тучи – хиленькая стрелочка, указывавшая на 30-ваттный радиомаяк. Но если уж умеешь летать в таких условиях, то сможешь летать везде.
Тем не менее через полгода после прибытия в Европу я чуть было не прошел крещение огнем.
Алексей Леонов
Ближе к окончанию школы я твердо решил учиться в художественной академии. В то время в Советском Союзе было всего две сто́ящие художественные академии. Одна в Ленинграде, а другая чуть ближе, хотя и ее отделяли от меня 600 километров – в Риге, в Латвийской ССР. Весной 1953 года я отправился в Ригу в открытом кузове грузовика, чтобы подать заявление на поступление в этом же году.
Я позаимствовал у отца его лучший костюм, сшитый в стиле маоцзэдуновского френча. Я чувствовал, что все знаю и умею, но, прибыв на место, понял, что смотрюсь белой вороной. Тем не менее я не колеблясь двинулся прямо в кабинет директора академии художеств, убежденный, что меня тут же примут. Я взял некоторые свои работы и начал разговаривать так громко, что миловидная секретарша директора заглянула посмотреть, что тут за шум.
– Я хочу учиться здесь, – напрямоту заявил я директору, когда тот спросил, по какому я вопросу.
– Тогда вам придется вернуться позже и пройти вступительный экзамен, – сказал директор.
Но потом он обратил внимание, что я держу под мышкой кипу рисунков, и попросил показать ему эти работы. Полистав мои карандашные наброски, акварели и копии портретов Шопена, Горького и Петра Великого, он заверил меня, что у меня есть все шансы учиться в этом вузе после окончания школы.
Покинув кабинет директора, я остановил молодого студента-художника, который попался мне в коридоре, и спросил у него, где и как он живет. Он сказал, что снимать комнату в Риге стоит 500 рублей в месяц, и моя мечта стать художником чуть было не пошатнулась. Я знал, что никак не могу позволить себе тратить такие деньги. Отец зарабатывал всего
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
