Рядом с ней озирались по сторонам два незнакомца. Один — пожалуй, на пару лет постарше Альмода, с коротко стрижеными, как у простолюдина, русыми волосами, никак не вязавшимися с чисто выбритым лицом и перстнем одаренного на руке. Взгляд серых глаз — острый, цепкий — смерил с головы до ног, и Альмод почему-то разом вспомнил, что одежду не переменял с прошлого утра, а когда брился, и вовсе забыл. Выругался про себя — нашел о чем думать! Посмотрел на другого сопровождающего.
Парень, ровесник Нел, пожалуй, тоже русый, как и первый, только волосы отливали легкой рыжиной, а глаза — кошачьей зеленью. И тоже с перстнем на пальце, блестящим, еще не подыстершимся, как бывает с украшениями, которые носят не снимая. Да, где-то месяц назад должны были защищаться и в университете Солнечного, и в столичном.
В другое время Альмод бы непременно полюбопытствовал, что занесло в Мирный аж двоих одаренных. Не золотоискателями же решили стать, когда есть дар, золото искать незачем, оно само в руки потечет из чужих кошелей. Но сейчас ему было бы все равно, даже явись сюда все профессора университета Солнечного во главе с господином ректором.
Впрочем, нет, этих бы он нашел, к чему пристроить. Особенно наставника. Хм, а почему бы и нет?
— Я была у умирающего в восьми лигах отсюда… — говорила меж тем Ульрика. — Не знала… Чем могу помочь?
Альмод снова оглядел этих двоих. Поклонился преподобной матери, едва не потеряв равновесие.
— Там, — он мотнул головой в сторону трактира, — есть и мертвые, и умирающие, и те, кому нужно утешение.
Она кивнула.
— А вы… — Альмод посмотрел на старшего. — Как у вас с исцеляющими плетениями?
Младший возмущенно зыркнул, перевел взгляд на старшего. Тот негромко заметил:
— Вообще-то преподобная мать говорила только за себя. Мы просто столкнулись с ней на дороге, и вызвались проводить, потому что было все равно, куда идти.
— Сейчас не время… — начала было Ульрика, но Альмод перебил ее как можно мягче:
— Преподобная мать, не смею указывать вам, что делать, но люди страдают.
Она осенила себя священным знамением и шагнула за дверь. Альмод достал из поясного кармана — как сунул, так и забыл — кошелек, отданный Раудом. Подкинул на ладони.
— Так как у вас с исцеляющими плетениями?
— Ожоги? — поинтересовался старший.
— Ожоги, в том числе дыхательных путей. Отравление дымом. Отравление продуктами распада тканей…
— И зараза, конечно, — завершил первый. — Горело не меньше суток назад, так что уже должна была пойти.
Альмод кивнул. Бросил ему кошелек. Тот заглянул внутрь, усмехнулся — дескать, негусто, но сойдет.
— Вообще-то я боевик, а он подземник, но что сможем — сделаем.
Так вот, что их сюда принесло! Парень может узнавать, что и где скрывает земля. Обычно таких нанимала корона или благородные, в чьих владениях были залежи руды или драгоценностей, начинавшие истощаться. Здесь, в Мирном, его умения особо без надобности: золото несли ручьи, золотые жилы шли почти на поверхности, знай добывай. Вот лет через пять-десять Харальд, наверное, задумался бы…
— И то хорошо. Тот, кто умеет сражаться, умеет и исцелять, иначе долго не протянет. Я Альмод.
— Я — Ивар, а это Эйнар, мой племяш.
На взгляд Альмода, у них не было ничего общего, кроме русых волос. Но об этом можно подумать после, пока у Альмода не было поводов подозревать этих двоих во лжи. А то, что старший казался смутно знакомым…
— Где учился? — спросил он.
— В Солнечном. А что?
Ну, вот и ответ. А в том, что глядя на мужчину, он не может припомнить, как тот выглядел пацаном, ничего удивительного. Каждый год больше сотни выпускников, где уж тут всех упомнишь.
— Я тоже, — сказал Альмод. — Надо было сразу спросить. Лейв на исцеляющие плетения натаскивает здорово, так что не скромничай.
Ивар рассмеялся.
— Нет, я не целитель. Слишком уж людишек не люблю.
— А то я их обожаю, — усмехнулся Альмод. — За этим к преподобной матери.
Он с сожалением отлепился от стены.
— Пойдем, работы много.
Втроем дело пошло лучше. Все меньше становилось тех, кем следовало заняться срочно — увы, не только потому, что остальным успевали помочь. Но все же чаша весов постепенно склонялась в пользу жизни. Кого-то уносили, кого-то уводили родичей, кто-то и вовсе уходил сам. Все больше места становилось в бывшем трактирном зале, нынче превращенном в лечебницу. Альмод даже прикорнул на пару часов — точнее, спать его прогнал Ивар, поймав за локоть после того, как он едва не споткнулся на ровном месте — и перекусить.
Хильда, раз уж повезло сохранить и трактир и работников, упускать прибыль не собиралась. Работники повытаскивали столы прямо на улицу, Хильда вынесла хлеб и пиво, загнав повара ставить тесто для новых хлебов. Альмод, услышав цену, мысленно усмехнулся — похоже, когда первое потрясение прошло, человеколюбие уступило место жадности. Впрочем, когда сам он потребовал еды, об оплате трактирщица даже не заикнулась.
Альмод жевал, не чувствуя вкуса, прихлебывал пиво и прислушивался к разговорам. И чем дольше вслушивался, тем меньше все это ему нравилось.
Люди винили в пожаре чистильщиков. Дескать, Хродрик приютил их у себя, как дорогих гостей, а те перепились и учинили пожал. Да демоны их знают как, от одаренных-то всего можно ожидать. Только полыхнуло под утро именно в гостевых комнатах, да так, что от гостей одни головешки остались. Опять же, демоны знают, видать, настолько пьяны были, что не выбрались. Да где там было выбраться, когда так полыхало. Сам хозяин едва выскочить успел. Сына его уже телохранители вытаскивали — Варди, вон, на голову балка упала…
Так вот почему брат не мог его добудиться, понял Альмод. Ожоги, похоже, залечил, а разум успел погибнуть. Хорошо, что не пошел смотреть, что там. Стейн все равно бы не поверил…
Ну да собаке собачья смерть. И жена Харальда сгорела. Говорят, он ее за руку тащил, а она вырвалась да за золотом бросилась, глупая баба. У мужа ее наверняка того золота припрятано и на приисках, и в столичном доме. Сын вон теперь как убивается, жалко парня. Чего его жалеть, молодой еще, вот зубы и не выросли, а будет такой же волк, как отец, яблоко от яблони… Да не так уж Харальд и плох, послал по округе скупать еду и обещал бесплатно раздавать. Не то что Рауд.
Но правду люди говорят, что от одаренных надо держаться подальше, а от чистильщиков — особенно. Сколько бед от них, они тех, что без дара, и вовсе за людей не держат… Говоривший осекся, покосившись на Альмода. Тот широко улыбнулся. Мужик побелел и вылетел из-за стола, бросив недоеденное. Остальные наперебой начали заверять, что про господина целителя никто вовсе дурного не думает…
Альмод не стал обращать на них внимания. Как он ни крутил в голове случившееся, укладываться оно отказывалось. Чтобы все десять… девять человек были настолько неумеренны во хмелю, что не только учинили пожар, но и не сумели ни потушить, ни выбраться? Или раненых было много. Не тот один, кого тварь зацепила при нем, а досталось и другим? Тогда понятно, почему Гейр помчался искать целителя. И все же… Происшедшее отдавало сущим безумием.
