заповедано метать перед свиньями,
Вместо того чтобы любовно культивировать в ней бесполезный дым нашего собственного “льна курящегося”![25]
ДОН РОДРИГО Ты используешь Святое Писание, как протестантский лавочник.
КИТАЕЦ Только отвезите меня поскорее в Барселону.
ДОН РОДРИГО Ты же только что заклинал меня не ездить туда?
КИТАЕЦ Если уж я не могу избавить вас от безумия, то хотя бы воспользуюсь им.
ДОН РОДРИГО Наверное, именно это и зовут безумием, но все равно, я безумно прав!
КИТАЕЦ Это и есть правота — желание спасти душу, погубив ее?
ДОН РОДРИГО Есть нечто, что в данный момент только я один могу ей дать.
КИТАЕЦ И что же это за несравненное нечто?
ДОН РОДРИГО Радость.
КИТАЕЦ Не вы ли пятьдесят раз заставляли меня читать, что для вас, христиан, спасение возможно лишь через жертву?
ДОН РОДРИГО Одна только радость и есть мать жертвенности.
КИТАЕЦ Какая радость?
дон РОДРИГО Созерцание той, которая дарит мне ее.
КИТАЕЦ Вы называете радостью пытку желания?
ДОН РОДРИГО Вовсе не желание читала она на моих устах, нет, это было скорее узнавание.
КИТАЕЦ Узнавание? Ответьте мне тогда, какого цвета ее глаза.
ДОН РОДРИГО Я не знаю. Я так залюбовался ею, что даже забыл посмотреть.
КИТАЕЦ Превосходно. А я, я увидел большие мерзкие голубые глаза.
ДОН РОДРИГО Совсем не ее глаза, но она вся, целиком, для меня звезда!
Как когда–то в Карибском море, когда в предрассветный час я выходил из моей душной каюты на ночное дежурство,
На какое–то мгновение мне являлась астра–регина, сияющая звезда, всегда одна на венце прозрачного неба.
Ах! Это вызывало во мне то же содроганье сердца, ту же огромную и безумную радость!
Ни один человек не может жить без поклонения.
У каждого из нас есть душа, что вечно неудовлетворенна, Довольно с нее темницы нашего существования, разве наши глаза не вправе проникнуть в самую суть вещей! И сердце, разве не требует оно насыщения!
Но вскоре я находил на небесном своде лишь уже слишком знакомый свинцовый огонь,
Надежный матовый фонарь, печальный путеводитель моряка в невозмутимых водах.
Но на этот раз нечто совсем другое, чем просто звезда, для меня эта точка света в живом песке ночи,
Человеческое существо, подобное мне, чье присутствие и лик, чуждые уродству и нищете нашего мира, совместны лишь с состоянием блаженства.
КИТАЕЦ Пир для всех чувств!
ДОН РОДРИГО Чувства! Я сравниваю их с отребьем, что следует за армией, чтобы обшаривать мертвецов и грабить захваченные города.
Я не так легко приму этот выкуп, выплаченный телом за ускользнувшую душу,
Словно есть в ней что–то, в чем я больше не нуждаюсь. Но я говорю дурно. Не буду больше клеветать на чувства, ведь и они от Бога.
Нет, они вовсе не презренные приспешники, они — рабы наши, что обойдут весь мир, пока не встретят, наконец, Красоту, перед лицом которой мы все были бы счастливы исчезнуть.
Единственная милость, о которой мы просим ее — позволить нам лицезреть ее на вечные времена.
КИТАЕЦ И ничего другого, в самом деле? Стоило столько стараться. Боюсь, что от наших разговоров даме этой проку не будет.
ДОН РОДРИГО Неужели напрасно я все–таки нашел ее, так хорошо спрятанную от меня?
КИТАЕЦ Чума возьми бурю, бросившую нас на побережье Африки, И вашу лихорадку, которая так долго нас там продержала!
дон РОДРИГО Первое, что я увидел, придя в себя, — ее лицо.
Скажи, ты веришь, что я узнал ее сразу, еще до того, как она обо всем догадалась?
КИТАЕЦ Хорошо бы знать все, что происходило до нашего рождения. Правда, лично я в тот момент ничего не видел, да, я помню, что меня еще не было в моих глазах:
Ничто не должно было мешать моему появлению из бабочки Исидор.
ДОН РОДРИГО Оставь в покое свою теорию предыдущей жизни. Если, конечно, не предположить, что в замысле Того, кто создал нас, мы с ней странным образом уже присутствовали вместе.
КИТАЕЦ Это точно! Мы уже были там все вместе втроем.
ДОН РОДРИГО И она уже была несравненным пределом для моего сердца, которое не знает пределов.
КИТАЕЦ Уже тогда, дорогой крестный, вы прочили ее мне в крестные матери.
ДОН РОДРИГО Уже тогда источала она радость, что принадлежит только мне и которую я пришел просить у нее снова.
Уже тогда она обращала ко мне лицо свое, изничтожающее смерть!
Ибо что значит умереть, как не перестать быть необходимым? А когда она могла обходиться без меня?
И когда я перестану быть тем, без кого она не сможет оставаться самой собой?
Ты спрашиваешь, что за радость она приносит мне?
Ах! Если бы ты знал слова, что она говорит мне, пока я сплю!
Слова, которые она произносит, сама того не зная, и мне достаточно только закрыть глаза, чтобы слышать их.
КИТАЕЦ Слова, которые вам застилают глаза, а мне закрывают рот.
ДОН РОДРИГО Эти слова, в которых яд смерти, эти слова, которые останавливают сердце и мешают времени существовать!
КИТАЕЦ Оно больше и не существует! Смотрите! Вот уже одно из светил, которыми вы больше не интересуетесь, исчезает
И, проходя сквозь небесную страницу, оставляет большую огненную кляксу!
ДОН РОДРИГО Как я люблю это множество светил, существующих вместе! Нет ни одной души, в которой, как бы она ни была изранена, созерцание этого бесконечного концерта не рождало бы слабую мелодию!
Смотри, пока земля, подобно раненому после боя, издает победный вздох,
Жители небес, недвижимые, словно занятые какими–то расчетами, всем сонмом вершат таинственную работу.
КИТАЕЦ А посреди трех звезд вырисовывается посох Пилигрима–великана, поочередно посещающего оба полушария,
Тот, что вы зовете Посохом святого Иакова.
ДОН РОДРИГО (вполголоса, как будто говорит самому себе) “Посмотри, любовь моя! Все это принадлежит тебе, и это я дарю тебе все”.
КИТАЕЦ Какой странный свет, словно миллионы молочных брызг.
ДОН РОДРИГО Там сквозь листву деревьев он освещает женщину, что в избытке радости плачет, лаская свое обнажившееся плечо.
КИТАЕЦ Эка важность, плечо, скажите на милость, господин спаситель душ!
ДОН РОДРИГО Это из тех вещей, коими мне не дано будет обладать в этой жизни!
Разве я говорил тебе, что люблю одну ее душу?
Я люблю ее всю, целиком.
И я знаю, что ее душа бессмертна, но тело не менее,
И оба слиты в единую сущность, предназначенную цвести в ином саду.
КИТАЕЦ Плечо, которое составляет часть души, и все это вместе — цветок, ты что–нибудь понимаешь, бедный Исидор?
О, моя голова, моя голова!
ДОН
