class="empty-line"/>
…и почувствует, что все в природе – от чертополоха до деревьев – тянется к той выси, которую мы будем созерцать всю нашу жизнь.
Она станет различать оттенки цвета и пространственные планы. Она научится растворяться в этих ландшафтах.
Впервые увидев снег, она решит, что он похож на сверкающий в солнечных лучах песок на морском берегу.
Она узнает, что в природе порой встречаются такие удивительные соотношения формы и цвета, которые мы назвали бы композицией.
Порой она будет сталкиваться с природными формами, которые поразят ее симметрией и соразмерностью, узором и красками.
Она начнет замечать, как цвет и пространство сочетаются с формой и светом.
И возможно, решит, что сейчас она в прекраснейшем месте на земле.
Восемь пейзажей © Mark Cousins
Но впереди ее ждет еще много интересного. Она набредет на отару овец у реки, которые на ходу поднимают облако пыли, и это напомнит ей о всем разнообразии ее визуального опыта – здесь и глаза животного, и сфумато Леонардо, и цветовой круг Гёте.
А в саванне она, возможно, на миг представит себе будущее одиночество.
«Первый фильм», Марк Казинс / CONNECT film, Screen Siren Pictures, UK-Canada, 2009
Видеть символы и отражения собственных чувств в явлениях окружающего мира, на самом деле совершенно равнодушного к нашим переживаниям, – значит заниматься проецированием. И она начнет устанавливать связь между своим «я» и картинами природы. И подобно тому, как с причалившего судна бросают на берег канат, она будет снова и снова пытаться связать свой внутренний мир с миром внешним, ибо таков удел всех людей. Именно это подразумевал Форстер, когда писал «только соединить».
Если мы выросли не в городе и умеем внимательно вглядываться в природу, то со временем научимся читать в ее книге, нам приоткроются ее законы и тайны: увидим зеленый луч на закате; узнаем, что, если лежать на животе, глядя на заходящее солнце, и вскочить на ноги в тот миг, когда оно закатится за горизонт, можно убедиться, что Земля круглая, потому что линия горизонта изогнется дугой; выясним, что листья на верхушке остролиста не такие колючие, поскольку пасущийся скот не может до них дотянуться; что соцветья гортензии меняют цвет от синего до розового в зависимости от почвы; что в случае двойной радуги вторая повторяет цвета первой в обратном порядке; что тени всегда голубоватые, поскольку слегка окрашены синевой неба; что если во время новолуния виден не только тонкий серп Луны, но и весь бледный, пепельно-серый круг, то это из-за «света Земли» – солнечного света, отраженного нашей планетой.
Созерцание помогает постичь окружающий мир и почувствовать себя его частью. По мере того как человеческая культура проходила через серию революционных перемен, менялся и взгляд человека на природу. Для охотников и кочевников пустыни и степи были пространством, по которому они двигались в поисках пастбищ или добычи. В результате земледельческой революции люди осели на земле, стали ее обрабатывать и предъявлять на нее свои права. Обозримое пространство было теперь местом приложения собственного труда, а если повезло, то и личным владением. Со временем землевладельцы начали видеть в своих поместьях не столько источник дохода, сколько повод для восхищения. Природа стала предметом искусства, пейзаж сделался «живописным». В эру индустриализации и капитализма усилилось разделение, продолжающееся по сию пору: за счет притока рабочей силы города стремительно росли, и все, что оставалось за их пределами – сельская местность, – виделось откуда-то издалека. Человек отдалился от природы, он перестал понимать ее, как некогда понимали ее кочевники и землепашцы. Она по-прежнему радовала глаз, но превратилась в ностальгическую мечту.
Эмоции
Самые волнующие контакты, которые устанавливает ребенок в процессе своего развития, связаны со способностью откликаться на чувства других людей. Ребенок вступает в мир зримых эмоций. В Нью-Йорке участники перформанса Марины Абрамович испытывали волнение от одного лишь ее пристального взгляда. Но что происходит на ранних этапах нашей жизни, когда мы видим кого-то во власти сильного переживания?
Возможно, человек, охваченный горем, стоит к нам спиной.
На этой картине Пабло Пикассо лицо женщины скрыто, но нам понятен язык ее тела. Голова склонена влево и прижата к ребенку, левое плечо опущено, образуя выемку, в которой покоится головка младенца. Женщина словно ушла в себя; она так крепко обнимает дитя, что мы не видим ее рук. Синяя тоска, синяя боль. Задний план, к которому она обращена лицом, пуст и мрачен. Нам легко представить, что она стоит с закрытыми глазами. Тень от фигуры падает на пол и на стену справа, наводя на мысль о том, что женщина в тюремной камере.
Пабло Пикассо. Мать и дитя. 1902 © Succession Picasso / DACS, London, 2015
Возможно, так оно и есть. Перед началом работы над этой вещью Пикассо посещал женскую тюремную больницу Сен-Лазар в Париже, а за год до того его близкий друг покончил с собой. В картине явственно ощущается одиночество и отчаяние, но, скрыв лицо женщины, художник оставляет нам возможность проецировать на полотно собственные эмоции и сюжеты, соединяя ее чувства с нашими.
«Элегия Нанива», Кэндзи Мидзогути / Daiichi Eiga, Japan, 1936
Кэндзи Мидзогути, чью туманную сцену на озере мы рассматривали ранее, прекрасно понимал эту сторону зрения. Как и Пикассо, в своих работах он чаще запечатлевал женщин. В одном из лучших ранних фильмов режиссера «Элегия Нанива» героиня по имения Аяко из-за финансовых трудностей в семье уступает своему работодателю и становится его любовницей. В этой сцене Аяко, как и мать на картине Пикассо, стоит к нам спиной, скрывая боль, хотя старается держаться прямо и больше ничем своей слабости не выдает.
Мы понимаем ее состояние, и нас трогает эта сцена. Мы не сталкиваемся с печалью героини лицом к лицу, и потому здесь остается место и для наших эмоций. Но что, если страдающий человек повернется к нам лицом? Эта фигурка работы индейцев-майя, созданная между VI
