он, этот человек?»
— Леня, Леня! — говорит незнакомец. — Как ты себя чувствуешь?
Я таращу на него глаза, не понимая, откуда он знает мое имя, кто он. Затем перевожу взгляд на массивные кирпичные стены с покатыми сводами над головой, на маленькие окна-бойницы, сквозь которые на грязный пол падают потоки солнечного света. Какой-то склеп, а не комната!
— Леня, ты что, не узнаешь меня? — спрашивает человек. — Ведь это я, Николай! Ординарец твоего отца.
Так я возвращаюсь к жизни: лоб покрывается испариной, а руки становятся холодными как лед. Мне кажется, что еще мгновение, и я вновь потеряю сознание, но теперь уже навсегда. Так не хочется, так страшно умирать!
Евгения больше нет. А меня Николай разыскал неподалеку от наших домов, засыпанного землей, едва подававшего признаки жизни. Взвалив на спину, он ползком двигался к Кобринским воротам, надеясь как-нибудь выбраться из крепости. Когда перебрался через дорогу, ведущую с Центрального острова к Северным воротам, его обнаружили. Три прожектора прижали его к земле, да повезло — неподалеку оказалась глубокая воронка, где Николай и отлежался. Пулеметы перестали тарахтеть, прожекторы погасли, и Николай продолжил путь. Неподалеку от ворот встретил группу бойцов из разных полков.
Вскоре я полностью оправился от контузии. Из рассказов Николая, со слов других бойцов я понял, что группа, к которой мы примкнули, хочет с боем прорваться из окружения и уйти в густые белорусские леса. Тогда-то я и вспомнил про те подземные ходы, что мы с ребятами обследовали перед самой войной. Ведь под крепостью, под ее казематами и валами в разных направлениях разбежались подземные потайные ходы. Один из них начинался неподалеку от Кобринских ворот. Я сказал об этом Николаю. Только, добавил я, необходим фонарик, и пробраться смогут лишь те, кто продержится две-три минуты под водой.
Охотников оказалось человек восемь. Группу возглавил пожилой седоволосый командир без знаков различия в зеленых пограничных петлицах. Знаю только, что он был не из нашего полка и в район Восточных ворот прорвался с Центрального острова. Слышал от бойцов, что этот сухопарый высокий командир брал Зимний и работал вместе с Дзержинским. Впрочем, в те памятные жаркие дни мало кто спрашивал: «Откуда, как звать?» Главное — ты свой, советский?! Правда, Николай сказал мне — командира звать Иван Петрович и что он приехал в крепость перед самой войной по делам службы.
В середине ночи Иван Петрович, наклонившись надо мной, ласково сказал: «Вставай, мальчик, пора!»
— Меня звать Ленькой! — недовольно отозвался я, поднимаясь с кирпичного пола, на котором отлежал все бока. — А электрический фонарик есть? А то там страсть как темно!
— Ничего не поделаешь, — развел руками командир, — обойдемся без фонаря! Прихватим паклю, смоченную в автоле.
Мы покидаем каземат. Теперь надо переползти дорогу у домов комсостава, что стоят неподалеку от Кобринских ворот, а затем свернуть влево, к берегу Мухавца. Метрах в двухстах от реки и начинается подземный ход. Он замаскирован большущим камнем и густыми зарослями высокой полыни.
Ущербный серп луны еще не взошел. Темень — хоть глаз коли. Даже пожары, что полыхали над крепостью в первые дни обороны, погасли. Сгорело все, что могло гореть. Притихли на валах фашисты. Им спешить некуда. Зато нам есть куда торопиться. Стараясь сохранить силы, мы ползем. Справа от себя я слышу сопение Николая, слева тяжело дышит Иван Петрович. За нами движутся остальные. Вот и валун.
— Здесь! — шепчу я, засовывая пистолет и гранату за пояс, и на четвереньках вползаю в лаз.
Навстречу пахнуло прелью, потянуло влажным воздухом, какой обычно бывает в глубоких, долго не открывавшихся подвалах. Кругом полнейшая тишина. Вскоре отверстие расширилось, наклонно уходя вниз. Приподнялся. Вначале на колени, затем во весь рост. Прижался спиной к холодящему глинистому грунту. В левую руку взял пистолет.
Прислушался. Мертвая тишина ожила. Где-то далеко-далеко впереди раздавалось приглушенное жалобное сопение. Казалось, что там вздыхает о дневном свете какой-то огромный, но добрый зверь.
Почему-то вспомнилась зачитанная до дыр «Аэлита». Я даже улыбнулся, представив себя на месте Лосева, спешащего на выручку к Аэлите, спрятанной жестоким Тускубом где-то в потаенных подземных пещерах. За какие-то неуловимые доли секунды вновь прочувствовал все то, что пришлось пережить в таком далеком, но, увы, ушедшем детстве. Вспомнились расширенные от ужаса зрачки Володьки, когда я начал читать о последнем поединке Лосева с марсианами.
Но враг, ожидавший нас впереди, не шел ни в какое сравнение со слабыми обитателями Марса. Он был силен, безжалостен и опытен. Кто-то подал Ивану Петровичу пучок пакли, смоченной в масле и укрепленной на проволоке. Щелкнула зажигалка. Ударил желтый свет. Хлопья копоти заносились во влажном воздухе. Вдруг у меня из-под ног сорвался камень. Мгновенно подался назад.
Отдышавшись, продолжал спуск. За мной гуськом двигались остальные. Впереди мелькнула сероватая полоска. Дорога стала ровной. При неясном прыгающем свете факела различили небольшую пещеру.
Метрах в ста виднелась темная каменная стена. В гроте Тускуба — так про себя окрестил я эту пещеру — было пусто. Лишь более явственно слышались жалобные вздохи: «У-ух! У-ух! У-ух!..»
Прижимаясь к каменной стене, мы двинулись дальше. Пещера кончилась. Черная, напоминавшая нефть вода лизала камень, издавая мерные глухие звуки.
— Вот и пришли! — сказал я, ни к кому не обращаясь.
— Да, но где выход? — в сердцах вымолвил кто-то. — Надо поворачивать назад, Дальше пути нет!
— Как нет! — вскричал я торжествующе. — Мы тоже так думали раньше, да потом оказалось, что есть. Надо нырять прямо под скалу. Там выход. Проход узкий, метра четыре в длину. Надо просто плыть туда, где есть проход, — и все!
Все опустились на гранитный пол. Усталость брала свое. Руки и ноги налились чем-то тяжелым, стали непослушными. Я прилег на холодный гладкий камень. Протянул руку и ладонью зачерпнул воду. Затем наклонился и приник к воде всем ртом. Я пил и пил эту вкусную влагу и чувствовал, как усталость оставляет меня. Отдышавшись, я первым опустился в воду. За мной Николай. Следом — Иван Петрович. Тысячи холодящих иголок вонзились в тело. Придерживаясь одной рукой за камень, стал другой медленно шарить под водой, продвигаясь вдоль стены. Потом опоры не стало и пришлось обследовать стену вплавь. Вот и проход: ноги потянуло куда-то в сторону, а затем отбросило назад. Под сводами пещеры вновь раздалось протяжное «У-ух!..».
— Здесь проход, — сказал я и, глубоко вздохнув, нырнул. Рука ощутила отполированную водой кромку отверстия. Оно уходило под стену, преграждавшую пещеру. В ушах звонко застучала кровь,
