Уверена, с Лексом я не ошибусь.
— Ты опять меня нюхаешь?
Карие глазёнки смотрят на меня со всей возможной семилетней строгостью.
— Прости. Я просто по тебе соскучилась.
— Зачем тогда уезжала?
— Ты же знаешь, Шон пригласил меня на день рождения. Невежливо было отказываться.
— Могла бы взять меня с собой.
— Это была взрослая тусовка. Ты бы заскучал.
— Мы бы устроили сражение на лазерных мечах, как в прошлый раз.
— Уверена, Шон бы не отказался. Но вот другие гости могли бы обидеться, и праздник был бы испорчен.
— Ясно.
Когда голова Лекса высушена, мы вместе чистим зубы. Обычно он любит поболтать, когда рот полон зубной пасты, но в этот раз сын молчит. Я знаю, что его тревожит, но намеренно молчу, предоставляя сыну возможность самому заговорить на волнующую тему.
Но Лекс упрямится. Обида глубже, чем мне казалось.
— Давай, отнесу тебя в постель, — предлагаю я, и он тянет ко мне ручки, обнимая за шею. Я подхватываю сына за обтянутую красным флисом попку и подтягиваю вверх. Привычным жестом его маленькие ноги скрещиваются у меня за спиной, пока я несу сына в спальню.
— Мам, можно я сегодня с тобой посплю?
Его шёпот еле слышен, и по напряжённому тельцу в руках я понимаю, что Лекс очень смущён своей просьбой. Завтра утром на кухню спустится взрослый и ответственный семилетний мужчина и поможет мне с завтраком, но сегодня семилетний мальчик боится остаться один и изо всех сил жмётся к своей маме.
— Хорошо, милый. Только я ещё не включила у себя отопление. Будет холодно.
— А я залезу с головой под одеяло.
— Ладно. И не высовывай нос, пока я не приду.
— Окей.
Я рассчитываю, что, вернувшись, застану Лекса спящим, но он меня дожидается.
Прежде чем принять душ, я снова бегу в подвал и проверяю водогрей. Заплатка Билла держится, протечки нет. Водопроводчик придёт во вторник, надо не забыть отдать Полин запасные ключи. Соседка, мать четырёх детей, — моя палочка-выручалочка. Её второй сын — одноклассник Лекса. В школу мальчиков отвожу я, а вот забирает Полин, и до моего прихода Лекс находится под её присмотром.
Душ занимает пять минут. Ещё десять уходит на то, чтобы высушить волосы. Снова пробежка в подвал и, наконец, я в своей спальне.
Зябко поёживаясь, я залезаю под одеяло, а в следующее мгновение ко мне подтискивается тёплое маленькое тельце. Тоненькие ручки тянутся к шее, а ноги привычно протискиваются между моими. Именно так мы всегда согреваемся.
— Ты чего, Лекси?
— Мамочка, ты меня больше никогда не бросишь?
Мокрые щёчки утыкаются мне в грудь. Я инстинктивно обхватываю сына и прижимаю к себе крепче.
— Ну что ты, маленький! Конечно же, не брошу.
— И не потеряешь?
— Не потеряю.
— И не отдашь никому?
— Никому. Только Сеймуру. И то на время, ладно?
— Ладно.
Я чувствую, как Лекс поднимает ко мне голову и ловлю взгляд заплаканных тёмных вишенок.
— Я знаю, что ты мне не родная мама. Но я же тебе родной?
— Родной, — я чувствую, как слёзы предательски подкатывают к горлу. — Ты мой самый родной в мире малыш. Роднее тебя у меня нет никого, Лекси. Я тебя очень люблю.
— Я тоже люблю тебя, мамочка.
Лекс давно уже спит, закинув на меня ноги и распластавшись поперёк кровати, а я всё ещё таращусь перед собой невидимым взглядом. Сон так и не приходит.
Темнота ночи не может скрыть мелькающие перед глазами картинки из прошлого. Как я впервые беру Лекса на руки. Как плачу от нежности и страха, что не справлюсь — ну, какая же из меня мать в девятнадцать лет! Как через два года чуть его не теряю и молюсь всем богам, чтобы малыш остался со мной. Как понимаю, что боги услышали мои молитвы, и теперь каждый день я живу с мыслью, что когда-нибудь они заставят меня за это заплатить.
И, похоже, время пришло.
Глава 8Soundtrack One by Alanis Morissette
Карма, эффект бумеранга — в девятнадцать об этом не задумываешься. Живёшь, как живётся. Лекции, семинары, студенческие вечеринки, подработка в баре у деда — исключительно под его присмотром, встречи с друзьями, многочисленные влюблённости — когда сразу и навсегда.
Как-то вечером, за несколько дней до окончания последнего школьного лета, дед вызвал меня на разговор о будущем.
Не скажу, что оно меня не страшило, но и задумываться о нём как-то было недосуг. Ни к чему конкретному тяги у меня не было, ни в каких дисциплинах я не блистала, кроме, пожалуй, самой дисциплины и прилежания. Вторую Бейтс школа Рэдклифф точно не выдержала бы, да и желания эпатировать учителей своими выходками, как в своё время это делала старшая сестра, у меня не было. Разговоров хватало и так.
Николь терпели из-за дружбы директора с нашей бабушкой. Она же и прикрывала все её выходки. В восемнадцать, едва окончив школу, сестра прыгнула на заднее сидение мотоцикла своего дружка Билли Маклафлина и вместе с ним укатила в Лос-Анджелес.
Билли вернулся через полгода, поступил в колледж и сейчас помогает своему отцу в строительном магазине. Николь осталась в Калифорнии, и довольно скоро мир узнал о Никки Би.
Мы никогда не были близки с сестрой. Да и вообще у меня не было семьи в традиционном смысле этого слова. Мать родила Николь в восемнадцать. Представляю, какой неожиданностью стало это для деда с бабкой. Хотя, почему неожиданностью. Дед с утра до ночи был занят своим баром, бабушка — любимыми книгами.
Я была частым гостем в их квартире, но не помню, чтобы Барбара Бейтс хоть раз первой заговорила со мной. К людям она относилась как к необходимому злу — терпела и только. Это распространялось и на близких. Что дед нашёл в этой сдержанной, всегда хмурой женщине, не знаю. Сеймур и сам никогда не был душой компании, но только такой человек и мог стоять за стойкой бара — всегда готовый выслушать, но не откровенничать в ответ.
Как после и мы с Николь, мама с детства была предоставлена самой себе. Отсюда и её любовь к свободным отношениям. В отличие от сестры, я родилась в браке. Правда, отец бросил нас, когда мне не исполнилось и года. Об этом никто вслух не говорил, но, похоже, дело было в постоянных изменах матери.
Мамина жизнь измерялась не годами или сезонами. Вехами в её жизни были мужчины. После краха очередного романа несколько месяцев мы с Николь жили как в раю. Совместные завтраки, воскресные обеды, поездки в горы. Мама была мамой. Всё заканчивалось, когда на её пути возникал очередной ухажёр. А дальше главной в нашей горе-семье становилась Николь.
