Она делает меня обезумевшим, жаждущим, злобным. Я теряю свой чертов разум из-за нее. Мне не требуется много времени, чтобы догнать ее, и когда я это делаю, я не могу остановиться. Хватаю за плечо, мои пальцы так крепко обхватывают ее стройную руку, что я уверен, останутся синяки.
Я не хочу причинять ей боль, по крайней мере, физическую, но она сводит меня с ума. Она закрывает глаза, как будто не может смотреть на меня, но мне нужно, чтобы она, посмотрела. Мне нужно увидеть выражение ее глаз, когда она скажет мне правду.
— Открой свои гребаные глаза и скажи мне, зачем тебе лгать? Зачем тебе придумывать что-то подобное? Это перебор, — я встряхиваю ее маленькое тело, ее шелковистые белокурые локоны выбиваются из-за ушей, а ее большие глаза учащено моргают.
Ее взгляд встречается с моим, и тогда я вижу. Как боль, гнев и потеря — все это смотрит на меня. То, как она смотрит, разбивает сердце, и мне хочется притянуть ее в свои объятия, поцеловать и сказать ей, что все будет хорошо.
— Я не солгала, Миша мертв, — тихо произносит она, ее голос срывается на полуслове.
Я чувствую, как волна горя и печали нарастает, готовая обрушиться на меня и в этот момент, я трусливо отталкиваю ее. Я не готовый встретиться с этой болью лицом к лицу. Она пятится назад, и я почти решаю потянуться к ней снова, чтобы поддержать, но вместо этого засовываю руки в карманы, останавливая себя.
— Ты не думала, что я заслуживаю знать? Почему не сказала, что мой лучший друг мертв?
Она смеется, но это не радостный смех, это боль, густая, тяжелая боль.
— Когда именно ты хотел, чтобы я это сделала, Кирилл? Когда ты приказал мне не мешать тебе и вел себя так, будто мы не знаем друг друга, или, может быть, когда ты сказал не называть тебя, так как я называла тебя с пяти лет? Оооо, может быть, когда ты держал свои пальцы глубоко внутри меня или когда приказал оставить тебя нахуй в покое или будут последствия, когда? Пожалуйста, скажи мне, в какой момент я должен была это сделать?
Глава девятнадцать
Сжимаю челюсть до боли и слышу скрежет зубов, впервые в своей жизни я не знаю, что ответить.
Я не щадя бил ее словами, хотел чтобы она ощутила то, что чувствовал я, а в это самое время она страдала от потери своего брата, моего лучшего друга.
Потеря Мишана ощущается даже тяжелее, чем потеря Дианы, ведь он ушел навсегда.
— Он был моим лучшим другом… — говорю больше себе, чем ей.
— Да, я тоже, но ты, кажется, забыла об этом.
Она толкает меня в грудь, чтобы убрать с дороги, ее прикосновение пронзает насквозь, мое сердце пропускает удары, я стаю, не поворачиваясь, слушая ее шаги, пока она удаляется все дальше и дальше от меня.
Звук ее шагов такой же, как и три года назад. Стихая, они оставляют зияющую дыру в моей груди.
Мне требуется время, чтобы прийти в себя. Слезы выступают у меня на глазах. Я оглядываюсь вокруг, вытирая их.
Нет. Я ни хрена не плачу. Я думаю о Диане, о боли, которую причиняю ей, о своей мести, о своих эгоистичных потребностях. В своей жизни я любил только ее… ее и свою мать.
Диана теперь здесь… но могу ли я простить ее за то, что она меня бросила?
Еще никогда в жизни во мне не было столько противоречий… никогда я не был настолько неуправляемым.
Я не могу забыть про боль. Я не могу быть слабым, не могу поддаться ее прикосновениям, ее слезам, ее ангельскому лицу. Но мысль о том, чтобы снова причинить ей боль, вызывает у меня тошноту.
Я ненавижу себя за то, что поступил так с ней.
Глава двадцать
Диана
Я так устала, что едва могу переставлять ноги. Никогда не была так измотана, умственно и физически.
Прошлой ночью я не сомкнула глаз, а с утра не смогла заставить себя ничего съесть.
Последние двенадцать часов я провела в слезах, и сейчас уверена, что это, все еще видно по моему лицу. Именно поэтому, как мне кажется, все смотрят на меня с отвращением.
Я стараюсь игнорировать косые взгляды и шепот, но делать это становится все труднее, особенно, когда подхожу к пику нервного напряжения и шепот, начинает быть похожим на крик.
— Она солгала, что ее брат мертв… как так можно?
Я даже не поворачиваю голову, чтобы посмотреть, кто это говорит.
— Я слышала, что она сделала это ради сочувствия, чтобы пожить у подруг бесплатно.
Я должна была понимать, что произошедшее вчера в лаборатории, распространится по всему универу, со скоростью пожара. И для меня не должно быть сюрпризом то, что все считают меня плохим человеком.
Кирилл безответственный мудак.
Как он мог говорить такое перед аудиторией набитой людьми, даже не разобравшись.
Слезы наворачиваются на глаза, когда я думаю о нем.
Нет, я не собираюсь снова плакать.
— Наверняка у нее даже брата нет… — шепчет кто-то позади меня, и почему-то от этого комментария больнее, чем от любого другого, который я слышала за сегодня.
Называйте меня лгуньей и обманщицей.
Называйте меня сукой или дурой, но когда кто-то говорит мне, что моего брата вообще никогда не существовало, это уже слишком.
Все, что у меня от него осталось, это воспоминания, и когда кто-то говорит, что они не настоящие, это оставляет зияющею рану в моей груди, которая болит так сильно, что я едва могу дышать.
Я встаю со своего места и выхожу из аудитории еще до того, как профессор заканчивает говорить.
Я чувствую, что на меня смотрят, это буквально заставляет мой желудок вздрагивать, изжога поднимается в горле с каждым моим шагом.
Мне все равно, если моя учеба пойдет под откос.
Все, чего я хочу, это свернуться калачиком в своей постели и выплакать всю боль. Я не хочу быть рядом с этими людьми и слушать их жалкие сплетни.
Мне не нужно много времени, чтобы вернуться домой, но как только я вхожу в дверь, все становится еще хуже.
Глава двадцать один
— Нам нужно поговорить, — глядя на меня с призрением, говорит Аня.
— Ань, пожалуйста, не сейчас, — вздыхаю я и проталкиваясь мимо нее.
Я иду в свою комнату, надеясь, что она не последует за мной, но, конечно же, мне не везет.
— Послушай, я думаю, тебе лучше найти себе другую квартиру.
Я борюсь со слезами, пытаясь сдержать их. Весь этот день был дерьмовым, а теперь я прихожу домой и слышу вот это.
— Хорошо, я соберу свои вещи, — коротко отвечаю я, надеясь на то, что ей этого достаточно.
