комнату и переждать бы пару недель, внимательнейшим образом изучая газетные новости. Объявлений о сдаче жилья пока не попадалось, а спрашивать я не решалась: слишком нежный голос мог запомниться и выдать моё местонахождение.
На станцию дилижансов я вывернула совершенно случайно, но сразу поняла, что вот он, знак свыше.
— Дилижанс на Фрумону отправляется через пять минут! — зычно проорал почти мне в ухо подтянутый мужчина средних лет. — Осталось одно последнее место! Торопитесь.
Последнее место я заняла даже до того, как сообразила, что Фрумона — это город с монастырём, в котором находится моя тётя. А тётя — это кладезь знаний и единственная оставшаяся в живых родственница. Конечно, она почти наверняка отметит несоответствие в поведении племянницы, но мне всё равно рано или поздно придётся с ней встретиться. Так почему не сейчас?
Дилижанс оказался забит важными дамами, едущими на фрумонские воды, лечебные свойства которых славились на всю страну. Пара мужчин просто терялись на фоне ярких широченных юбок, забивавших всё свободное пространство. Я в своём чёрном платье выглядела как сирота, недавно похоронившая близких родственников, и была совершенно незаметна в этом цветнике. Разумеется, если не сниму чепец. А его я снимать не собиралась.
Из Труадона мы выбрались быстро, нас никто не останавливал и не проверял. Но если бы вдруг какому-нибудь стражнику пришло в голову сюда заглянуть, его бы заговорили до смерти. Щебет стоял безостановочный. Обсуждали все: моды, рецепты, погоду, даже по моей казни пара вскользь прошлась сожалением, что зря сходили: самого интересного им не показали. У меня от шума начала кружиться голова. Или от голода? С завтрака в гостинице времени прошло немало, а до этого меня насильственно держали на голодной диете.
До Фрумона мы добирались остаток дня и всю ночь, с редкими остановками на станциях дилижансов, где пассажиры могли размяться и совершить ряд неотложных дел, пока перепрягали лошадей. Я смогла даже поужинать наскоро, с наслаждением ощущая во рту вкус настоящей еды.
В дилижансе времени для размышлений и страданий было полно. Положение было неудобное, наверное, поэтому, если даже удавалось уснуть, сны приходили грустные: о подругах и родителях ещё тех времён, когда был жив папа и я не связалась с Максом. Вот по нему сердце не болело совершенно. Отстрадала, пока лежала без движения и даже порыдать не могла. С Максом было весело, но опасно, а ещё, как выяснилось, ненадёжно, так что больше никаких весёлых Максов и замуж — как положено герцогиням, только по расчёту. Рассчитаю всю плюсы и минусы, и, если плюсов окажется существенно больше, составлю лично брачный договор — и вот тогда только соглашусь. Вспомнилось, что брачный договор, переданный королём, я так и не изучила. Вдруг там были условия, лучше которых мне не придумать? Ничего, из корсажа бумага никуда не денется, остановлюсь в безопасном месте, прочитаю. Всё равно выходить замуж за человека, который старше тебя более чем в два раза, неправильно даже по расчёту. Кроме того, выходить замуж в платье для казни? Это даже не моветон, это гораздо хуже. Уж король должен такие тонкости понимать. Впрочем, для того, чтобы что-то понимать, он слишком красив. Интересно, Блистательным его назвали за внешность или за другие заслуги? В памяти информации не находилось.
Утром из дилижанса я вылезла злая и невыспавшаяся. Несмотря на ослабленный корсет, казалось, я провела ночь в пыточном приспособлении. Да, чувствовать своё тело и владеть им было прекрасно, но всё должно быть в меру. Случайные попутчики выглядели не лучше: мятые, сонные и, к счастью, совершенно неразговорчивые.
Спрашивать, где монастырь, не пришлось — он был прекрасно виден из любой точки города, возвышаясь над ним, как напоминание о неотвратимости возмездия за грехи. Теперь оставалось только придумать, как туда попасть. Не могу же я прийти и сказать: «Здравствуйте, у вас моя тётя». «Здравствуйте, — ответят мне, — а вас как раз король искал. Вы у нас посидите, пока от него не приедут. У нас есть очень милая зарешеченная келья. Для особо важных гостей». Быть гостьей монастыря не хотелось, особенно по такому поводу.
Но почему бы туда не прогуляться? Мало ли что придёт в голову, когда она проветрится после поездки?
По дороге я купила лист писчей бумаги и карандаш на случай, если удастся передать записку. Это казалось маловероятным: не для того король отправил мою родственницу в монастырь, чтобы она вела неподконтрольную обширную переписку. Но если появится возможность, я должна быть к ней готова. Я даже пару строк набросала, любуясь изяществом букв, которые рука выводила вне моего желания. В прежней жизни я никогда не достигала такого уровня каллиграфии.
Почти все мои спутники также двигались к монастырю, и я вспомнила, что там есть гостевые комнаты для тех, кто приезжает на воды. Но в своём нынешнем виде я на них не могла претендовать. А вот на то, чтобы заплатить монетку за вход и испить пару стаканов исцеляющей воды — вполне. А там осмотрюсь и решу, что делать.
Я пристроилась в хвост процессии, чтобы посторонние посчитали, что я чья-то горничная, и не обратили на меня пристального внимания. Вообще, чепец оказался очень удачной находкой, снизившей мою привлекательность настолько сильно, насколько это было возможно при стройной девичьей фигурке. Но был он при этом очень неудобный и прилично мешающий обзору.
Стоящая на входе монахиня зорко следила, чтобы никто не проскользнул не оплатив. Каждого, кто вносил хоть самую мелкую монетку, она одаряла улыбкой и благословением. Удостоилась его и я.
Проход был только один, но в конце коридор разветвлялся. Указатели на стенах сообщали, что к источнику идти направо, а к гостевым помещениям — налево. В этом месте я окончательно рассталась со своими спутниками по дилижансу, которые даже не заметили моей потери.
У источника никого не было, кроме ещё одной монахини, которая откровенно скучала, поэтому начала мне рассказывать длинную красочную легенду о святой Лурдес, покровительнице монастыря. Я слушала, выразительно ахала в нужных местах и размышляла, не слишком ли будет подозрительно, начни я узнавать про тётю.
Но узнавать не пришлось: графиня Хаго появилась у источника сама. Двигалась она без сопровождающих, но это не мешало ей ступать величаво, словно королеве. Чёрное кружевное платье контрастировало со светлыми волосами, в которых седины практически не было. Учитывая тётин возраст — 62 года, можно было предположить, что это скорее результат магии, чем естественный цвет. На лице морщинок заметно почти не было. А уж глаза, глубокого
