Руки ходили ходуном, пытаясь надеть нужную «головку» на трещотку, а колени дрожали так, что я съехала на месте, когда упёрлась ими в слегка грязный пол нашего гаража.
Ауди Роджера мирно застыла, словно спящее животное, которое не догадывается, что ему вот-вот перережут сухожилия на лапах. Не удивительно, что машина ему сегодня не понадобилась — судя по всему, эта сука забрала его на своей.
Мне не нужно было прикрывать глаза, чтобы вспомнить случившееся часами ранее — каждый раз, когда я моргала, картинка явственно вставала под веками. Под ними пекло так, что хотелось вырвать и оставить глазницы пустыми. Алая пелена коктейля ярости, ревности и шока всё застилала обзор, когда первый болт с трудом, но всё же отвинтился…
Я так резко встряхиваю головой, отгоняя воспоминание, что хрустит позвонок, и тут же отвожу взгляд от колёс мерседеса. Наблюдаю, как Рамирес совершенно спокойно собирается сесть в салон. Смит же обходит кузов, чтобы любезно открыть дверь с другой стороны и для меня.
И, несмотря на возникшие образы, кое-как беру себя в руки и решаюсь нарушить тишину, окрашиваемую лишь всё теми же звуками ветра.
Удивительно, каким неизменчивым остаётся мир вокруг, когда вся твоя жизнь часом ранее рассыпалась на осколки…
— Куда мы едем?
Рамирес, полусогнувшись, поворачивает голову, услышав мой осипший и неуверенный голос. Губ касается ироничная улыбка, которую я бы с удовольствием стёрла чем-нибудь острым.
— В ресторан, конечно. Нужно же отметить нашу сделку.
Страх отступил ещё тогда, когда моя подпись дрожащей нитью вплелась в каждую графу каждого листа объёмного договора. Терять ведь уже нечего, но какие-то крохи достоинства и самостоятельности я собираюсь оставить за собой. И уж тем более не планирую строить из себя покорную, коей не являюсь, и угнетенную, раз мне дальше работать на него. Не знаю, почему, но даю себе обещание, что Рамирес больше никогда не увидит меня такой слабой, опустошенной и униженной, как сегодня.
Поэтому сейчас я накатом чувствую раздражение, усталость и медленно закипающую в венах злость. И не хочу этого скрывать.
— Да и вы должны мне ужин, Джейн, — самодовольно добавляет Альваро, окончательно садясь, и кладёт ладонь на ручку, чтобы закрыть дверцу и оставить последнее слово за собой, но мой холодный ответ, обретший решительность в тоне, разрезает пространство:
— Я не поеду с вами ужинать, сеньор Рамирес, — сокращаю до него расстояние, не отводя мрачного взгляда, в который стараюсь вложить максимум презрения. И пусть я играю с огнём — он и так спалит меня дотла при любом раскладе, так почему бы напоследок не показать характер?.. — Если это возможно, довезите меня до людной части города, где я смогу взять такси.
Альваро впивает в меня ответный взгляд, как ястреб когти в свою жертву, но что поразительно — молчит. Лишь бросает своему водителю пару слов, медленно отодвигаясь подальше, и предлагает жестом сесть рядом. Очевидно, вспомнил об оставленных за дверью склада «хороших» манерах. Смит же, напоследок окинув меня вежливым взглядом, так не вяжущимся с обстоятельствами, с лёгким хлопком закрывает уже распахнутую для меня дверцу и идёт к своему месту, через несколько секунд тоже скрываясь внутри.
Сев в машину, я намеренно прижимаюсь к окну, чтобы ни в коем случае ни на дюйм не соприкоснуться даже с тканью одежды Альваро. Благо, это чёртов S-класс — места столько, что, пожалуй, можно сыграть и в футбол в салоне. Отметаю эти дурацкие сравнения, и как только автомобиль плавно трогается, отворачиваюсь к стеклу.
Похоже, я переоценила свою мимолётно возникшую храбрость: сейчас, когда Рамирес так близко и мы оба вновь в закрытом пространстве, я опять чувствую, как сосёт под ложечкой и от напряжения натягиваются тросами нервы. Ноздри раздражают еле уловимые ноты мужского парфюма, в какой-то момент вынуждая разум стыдливо признать, что аромат приятен.
Закатные оттенки размазаны по небу, и я невольно хмурюсь, смотря на эту красоту, несовместимую с моим внутренним состоянием. Одновременно с удушающей пустотой, я ощущаю такой широкий спектр разномастных, и далеко не лучших, эмоций, давлюсь таким нереальным количеством мыслей, что почти физически чувствую, как ноют извилины под черепной коробкой. Поскорее бы оказаться дома, в безопасности. Всё обдумать, проанализировать, что-то решить для себя в тишине, когда этот чёртов тяжёлый взгляд не пробивает во мне дыры.
— Жаль, что вы отказываетесь от ужина, Джейн.
Низкая вибрация мужского голоса пробивается сквозь мерный шум двигателя и едва проникающий гомон улиц. Я вздрагиваю, пытаясь считать новую угрозу, но её, кажется, нет. Отвлекаюсь на пейзаж, наконец, разглядев район, по которому мы едем, — одна из окраин Нью-Йорка, недалеко от Инвуд-стрит.
— Должна же я хоть в чём-то иметь выбор, — выдержав паузу, сухо парирую в ответ и чувствую, как по мне медленно и ощупывающе проходит взгляд тёмных глаз. И вновь на сердце накидывают сетку страха, сжимая его. — Мне нужно решить немало вопросов с моим уходом из партнёрства, раз я… вынуждена теперь работать на вас. К тому же, я хочу домой, потому что… утомлена.
Последние слова вырываются сами по себе, чтобы как-то смягчить отказ, и я не понимаю, почему это делаю. Не перед ним, не перед этим человеком, которого так люто и неистово ненавижу с первых минут. Нахожу оправдание в том, что как бы мне не хотелось позволить эмоциям овладеть собой, всё-таки многолетняя профессиональная выдержка и манера общаться с клиентами дают знать. Я говорю и веду себя так на выработанном автомате.
Да…
Я просто буду представлять в своей голове, что Рамирес — лишь очередной клиент.
Очередной. Мерзкий. Невыносимый. Больной на всю голову. Клиент.
Так будет проще. Должно быть проще.
«Продолжай обманывать себя Джейн, это ведь тоже проще…» — надо поговорить с мистером Морганом о постоянно нудящем голосе внутри, возникшим из ниоткуда в последние дни.
— Понимаю, — с неискренней учтивостью произносит Альваро, и краем глаза замечаю, что он отводит свой взгляд. Из лёгких вышибается вздох облегчения. — Хотя, полагаю, с Беккером у вас не будет проблем, тем более, после сегодняшнего проигрыша апелляции.
Мои лежащие на коленях подрагивающие ладони вдруг сами сжимаются в кулаки, и я почти слышу щелчок в собственной смыкаемой челюсти.
Он был в зале суда.
Это он наблюдал за мной тогда.
Рамирес видел мой провал…
— Если вы считаете, что он в любом случае уволил бы меня после какого-то проигранного дела — одного из сотен, — облегчив этим переход к вам, вы глубоко ошибаетесь, — я не слежу за концентрацией высокомерия в голосе, потому что как бы меня не пытались втоптать в грязь, как бы Рамирес не пытался выставить меня отвратительным человеком, разрушившим свою жизнь и зависящим теперь только от его милости, юристом я была стоящим и знала это.
