— Как знать, — многозначительно произнес Никколо.
В огромной зале были накрыты богатые столы, ломившиеся от множества изысканных блюд и разнообразных вин. Здесь было шумно и весело, оживившиеся после выпитого вина гости сыпали шутками и заздравными тостами в честь Галеаццо Марии, переодевшегося наконец в любимую, сверкающую золотом и драгоценностями одежду. Герцог отбросил печаль, навеянную знамениями, и веселился вовсю наравне с гостями, уже ничто не напоминало о его плохих предчувствиях. Музыканты развлекали публику, а сами со страдальческим выражением лица пожирали глазами яства и вина на столе. Из всего множества гостей, собравшихся здесь, лишь Томмазо был невесел — Катарины нигде не было, и, не имея возможности видеть ее юный лик, он опечалился.
— Не напоминает ли столь буйное веселье тебе, мой любезный брат, пир в преддверии чумы? — прошептал ему на ухо Никколо. — Веселись, пей, ешь — ибо не знаешь, что может нас или кого-то из здесь присутствующих ждать впереди! — И Никколо с усердием стал следовать собственному совету.
Через час, уже не имея больше сил находиться среди безудержно веселящихся гостей, Томмазо решил удалиться, не поставив в известность Никколо, чувствовавшего себя здесь как рыба в воде.
Идя по плохо освещенному коридору замка, он заметил в глубокой нише перед распятием склонившуюся в молитве фигуру в темной накидке и невольно замедлил шаг. Неизвестный, услышав шаги, встал и сделал шаг навстречу.
— Вы сеньор Томмазо ди Кавальканти? — прозвучал низкий женский голос из-под надвинутого на глаза капюшона.
На утвердительный ответ Томмазо незнакомка требовательно произнесла:
— Вам приказано следовать за мной.
Сердце Томмазо замерло в трепетном ожидании чуда, и он покорно последовал за ней, не задавая вопросов, боясь спугнуть зародившуюся надежду. Переходы, коридоры — все выпало из памяти Томмазо, он только слышал стук своего измученного сердца. Наконец они остановились перед дверью, и незнакомка строго произнесла:
— Вы сюда войдете, если пообещаете не разговаривать с ожидающей вас дамой и не пытаться узнать ее имя. Вам разрешается только отвечать на вопросы. Вы согласны на эти условия, сеньор?
— Согласен, — без раздумий ответил Томмазо.
Женщина осторожно постучала в дверь.
— Вы предупредили сеньора? — послышался голос, который Томмазо узнал бы из многих тысяч, и его сердце забилось с новой силой.
— Предупредила, сеньора.
— Он согласен?
— Да, сеньора.
— Пусть он войдет.
Женщина открыла дверь и предложит Томмазо войти. Это была спальня, посреди которой находилось громадное ложе под балдахином с опущенными занавесями из золотистого материала, схожего с парчой. Женщина указала ему на маленькую скамеечку возле ложа, а сама покинула спальню. Из-за занавесей прозвучал стих:
Non, si male nunc, et olim
Sic erit: quodam citbara lacentem
Suscitat Musim neque stemper arcum
Tendit Apollo[12].
Томмазо застыл, не зная, как реагировать на это, ведь он дал слово только отвечать на вопросы. Или это был скрытый вопрос, облаченный в стихотворную форму?
— Мне кажется, что печаль поселилась в вашем сердце, сеньор. Вы можете мне рассказать о ее причинах?
Томмазо мог отдать голову на отсечение, что голос принадлежит Катарине.
— Я болен. — Томмазо был краток, хотя множество слов рвались из груди подобно извержению вулкана. Но с ним играли в непонятную для него игру. Ведь Катарина видела, что он не сводил с нее взгляда в церкви, и разговор при последней встрече… Какие вопросы еще нужны? И зачем эта нелепая таинственность, если она сама захотела его видеть?
— Я знаю хорошего врача, специалиста по травам. — Голос женщины прозвучал сочувственно.
— Amor non est medicabillis herbis[13]. — Томмазо нарочно ответил словами Овидия.
— Судя по вашему печальному виду, вы несчастливы в любви. Почему? Ваша дама сердца не ответила взаимностью?
— Вы правы, сеньора, к тому же она вышла замуж за другого.
— А может, у нее не было иного выхода и теперь ее тело принадлежит другому, а сердце — вам?
— Тогда мне жаль себя и жаль ее. Ни она, ни я никогда не испытаем любовь во всем ее великолепии.
— По странной случайности я знаю вашу даму сердца. Не давно у меня с ней был разговор, и она попросила меня утешить вас.
— Каким образом? — Томмазо горько рассмеялся.
— У нас, женщин, есть много способов для этого. При близьтесь ко мне — я хочу снять боль с вашего сердца.
Томмазо встал, приблизился к балдахину, не зная, что де чать дальше. Показалась девичья рука, жестом поманившая его. Он подошел и одним движением распахнул занавеси.
Катарина, а он не сомневался, что это была она, хотя ее лицо скрывала маска, полулежала, опираясь спиной на множество бархатных подушечек, одетая в полупрозрачный наряд арабской танцовщицы, открывавший обозрению все прелести ее юного тела. Она жестом показала, чтобы он приблизился и возлег рядом на ложе. Он попытался что-то сказать, но она рукой закрыла ему рот, а после этого наградила страстным поцелуем, от которого Томмазо совсем потерял голову. Он начал обнимать ее, покрывая тело горячими поцелуями, не веря своему счастью.
— Катарина, я необыкновенно счастлив… — прошептал он, помогая девушке освобождаться от одежды. — Я так люблю вас..
— Magma res est amor[14], — послышался за его спиной голос Катарины. — Вам нужна не любовь, а обладание телом!
Томмазо сорвал с лица лежащей девушки маску и застонал от боли, пронзившей сердце, когда увидел улыбающуюся незнакомку. Он соскочил с ложа и стал приводить в порядок одежду, боясь встретиться взглядом со стоящей рядом Катариной.
— Как вы могли подумать, что я, замужняя дама, буду себя вести, как гетера?! — разгневалась Катарина. — Принять за меня эту девицу!
— Я был ослеплен… Слышал ваш голос… — пытался оправдаться Томмазо.
— Вы в самом деле слепы и глупы! — зазвенел голос Катарины. — Но я узнала цену вашим словам! Услуги этой гетеры оплачены — за целую ночь, так что приятного времяпрепровождения!
Незнакомка потянулась было к Томмазо, но он грубо оттолкнул ее.
— Сеньора Катарина, чем я могу…
— Ничем… Я хотела вас увидеть совсем по другому поводу, а этот спектакль придумала уже здесь… Мой муж проговорился, что Папа Сикст IV крайне зол на вас — вы не справились с каким-то его заданием, а кроме этого, надолго задержались у герцога.
