Да-да, конечно, не имел! И не должен был иметь.
Потому что его, Филиппа, дед все-таки оказался прав, когда заявил, что отпрыски сквайра — ничем не лучше простолюдинов. А ведь Итан Шеффилд — всего лишь сын сквайра. Впрочем, теперь уже даже не сын, поскольку родители от него отказались.
Итан со вздохом кивнул:
— Да, хочу извиниться. Прости меня. Филипп, я не хотел… Так уж получилось…
Герцог невольно сжал кулаки.
— Ты уйдешь из моего дома сейчас же. И если когда-нибудь снова увидишь меня, то будешь обращаться ко мне «ваша светлость».
Итан уставился на него в изумлении. Потом, усмехнувшись, сказал:
— Только не надо изображать из себя надменного аристократа. Да, ты герцог, но это не означает, что мы с тобой не можем…
— Уходи. Немедленно уходи. — Герцог приблизился к своему бывшему другу, когда-то — лучшему другу, почти брату, а сейчас — совершенно чужому человеку и даже врагу.
— Черт побери, Филипп, почему ты не желаешь выслушать меня?
Не в силах больше сдерживаться, герцог нанес Итану удар в челюсть. Тот покачнулся и отступил на шаг. И тут же последовал еще один удар, на сей раз — в живот. Вскрикнув от боли, Итан согнулся пополам. И почти в ту же секунду раздался пронзительный крик Шарлотты.
А Филипп вновь шагнул к бывшему другу и тихо сказал:
— А ведь я доверял тебе… Очень доверял.
Тут Итан выпрямился и, покачав головой, заявил:
— Нет, я не буду драться с тобой. Поверь мне, я постараюсь вернуть твое доверие.
Филипп засмеялся и снова размахнулся; он уже не мог остановиться — ему хотелось наносить удар за ударом, хотелось причинить Итану такую же боль, как тот причинил ему, хотя подобное едва ли было возможно…
Однако на этот раз Итан уклонился от удара, а затем, сделав шаг вперед, повалил Филиппа на мраморный пол.
И теперь они катались по полу; при этом Филипп наносил Итану яростные удары, а тот старался прижать противника к полу.
— Прекратите! — раздался вдруг громкий голос Шарлотты, и в тот же миг она схватила Филиппа за плечи.
Филипп что-то проворчал и откатился в сторону, чтобы случайно не задеть девушку кулаком. И в тот же миг Итан нанес ему несколько весьма болезненных ударов.
Выругавшись сквозь зубы, герцог вскочил на ноги. Взглянув на противника, сказал:
— Ты ведь, кажется, говорил, что не станешь драться.
Итан тоже поднялся на ноги; из его носа и из уголков губ сочилась кровь.
— Да, я не собирался драться с тобой, но ты вынудил… Скажи, тебе полегчало после того, как ты ударил меня?
— Да.
— Тогда ударь еще раз.
— Нет! — Шарлотта встала между ними, раскинув в стороны руки, — Филипп, пожалуйста… Ведь вполне достаточно, разве не так? Да, достаточно, черт побери!
Филипп в ярости стиснул зубы. Что ж, ему следовало ожидать, что Шарлотта примет сторону брата. Ведь она — одна из Шеффилдов и, следовательно, союзник Итана.
— Шарлотта, не мешай! — закричал Филипп.
Итан же, обхватив сестру обеими руками, крепко прижал ее к себе. Взглянув на своего противника, прошипел:
— Не смей угрожать ей. Это дело касается лишь нас с тобой. Я сейчас отправлю ее отсюда, и мы закончим. Ты понял?
Филипп молча смотрел на брата с сестрой. Он прекрасно знал, что они всегда были близки, то есть по-настоящему любили друг друга — даже когда ссорились. Когда-то он считал их своими близкими друзьями, но теперь… Теперь они оба смотрели на него как на исчадие ада — как будто это он предал их, а не наоборот.
И тут Шарлотта вдруг что-то прошептала па ухо брату. Филипп не разобрал, что именно она прошептала, но затем… Затем Итан посмотрел на сестру с таким выражением, что ему, Филиппу, тотчас же стало ясно: напрасно он считал, что можно причинить боль этому человеку ударами кулаков. Побои — это вовсе не месть. А вот настоящая месть — она совсем другая. И теперь он знал, как отомстит.
Он отомстит при помощи красавицы с ярко-синими, словно сапфировыми, глазами.
— Однажды я решила, что ненавижу его, — неожиданно заявила Шарлотта. — Да-да, именно так и решила.
Филипп в изумлении посмотрел на жену:
— Ты про Итана?
Она утвердительно кивнула:
— Да, про него. Ведь он натворил такого… И все, что он сделал, отразилось на нас.
Герцог невольно вздохнул. Итан — это еще один грех на его совести. Потому что он настроил Шарлотту против брата. Но, увы, это не самый его тяжкий грех. Гораздо страшнее другое…
Ведь он не просто погубил Шарлотту, соблазнив ее. Проклятие, этого ему было недостаточно! Он добился ее руки, овладел ее сердцем и телом, после чего сообщил ей правду, сказал, что его любовь — притворная, а их брак — всего лишь отмщение Итану. А потом он бросит ее, оставив в капкане этого брака, нужного ему лишь для рождения наследника.
Да, у него все прекрасно получилось, он замечательно отомстил. И ему никогда не забыть лица Шарлотты наутро после свадьбы, когда он все ей рассказал; — ее чудесные, глаза, до этого наполненные счастьем и радостью, тотчас же потухли, а щеки побелели, и казалось, она вот-вот лишится чувств.
Да-да, месть очень даже удалась, и только одно огорчало: Итан покинул Англию, не ведая о том, как герцог Радерфорд отомстил ему. Впрочем, потом братец Шарлотты, конечно же, узнал об этом, а вот он, Филипп…
Проклятие, каким же идиотом он оказался! И негодяем к тому же… Что ж, он заслужил то, что получил. Потому что теперь Шарлотта ненавидела его, а он, как выяснилось, любил ее…
Подъехав к жене, герцог заглянул ей в лицо.
— Возможно, они любили друг друга, — проговорил он со вздохом.
— Правда? — Шарлотта рассмеялась, но в этом ее смехе не было радости. — А я любила тебя, Филипп.
Не удержавшись, он снова вздохнул, «любила» — в прошедшем времени. Причем слово это прозвучало не просто как воспоминание о том, что она когда-то пережила, а как воспоминание… о чем-то очень неприятном.
И все же он надеялся — цеплялся за ее прежнюю любовь, как умирающий молится за спасение своей души. Да и почему бы не надеяться? Ведь если она когда-то полюбила его, то почему же не сможет полюбить снова? В конце концов, он попытается добиться ее любви…
— Ах, воспоминания… — Шарлотта натянула поводья, подгоняя своего жеребца. С улыбкой взглянув через плечо, вдруг спросила: — А помнишь ли ты то время, когда мы с тобой скакали наперегонки? Ведь я всегда обгоняла тебя, не так ли? Да-да, конечно, ты все помнишь. Между прочим, ты постоянно утверждал, что выиграешь, разве не так? И постоянно проигрывал пари.
Филипп тоже улыбнулся:
