class="p1">— Ну как? — спросил он.
— Они уродливые.
Еще одно ворчание. По крайней мере, я думала, что это ворчание. Может быть, это было рычание.
— Знаешь, что еще уродливо? Пальцы ног, в которые воткнуты гвозди, или пальцы, раздавленные тяжелыми предметами. Позволь мне перефразировать вопрос. Как они подходят?
— Они? Ты серьезно? Примерка одного сапога ничего мне не говорит, кроме того, что он уродлив… и в нем трудно ходить.
— Отлично. Рад, что они тебе нравятся. Вот. Надень другой сапог, и давай найдем тебе каску.
Я надела другой сапог и завязала его гораздо медленнее, чем Фишер. Затем я последовала за ним в другую часть магазина, пока он нес коробку, в которой лежали мои мокасины и бирка с носков.
— Давайте посмотрим, подойдет ли тебе эта. — Он надел мне на голову каску.
— Она большая.
Он снял ее и затянул внутренний ремешок.
— Как тебе сейчас?
Я кивнула.
— Лучше.
— Пойдем.
— Я сделала что-то не так? — спросила я, пытаясь догнать его.
— Нет. У нас просто много работы после обеда.
— И я не надела носки.
— И ты не надела носки, — вторил он мне, ставя коробку и каску на стойку кассы.
— Ты собираешься меня уволить?
Работник по другую сторону прилавка настороженно посмотрел на нас.
— Не раньше, чем мы доберемся до грузовика. — Он приложил свою кредитную карту к аппарату и сунул ее обратно в бумажник.
Глаза работника расширились, сосредоточившись в основном на мне.
— Должна ли я буду вернуть тебе деньги за ботинки и каску, если ты меня уволишь?
— Да. — Он схватил коробку, прежде чем она успела положить ее в пакет, затем нахлобучил каску на мою голову, немного криво. — Пошли.
— Это… все это там… это было частью тех пятидесяти процентов, которые я должна игнорировать. Верно?
— Ты на работе. Никогда не игнорируй меня, когда ты на работе.
— Значит, я могу игнорировать тебя, когда ухожу с нее?
— Ты можешь делать со мной все, что захочешь, когда закончится рабочий день.
И вот опять!
Он опять это сделал. Его слова были настолько заманчивыми, что у меня не оставалось выбора, кроме как позволить своему разуму думать о самых неподходящих вещах.
— А что, если я захочу… — я запнулась. Я понятия не имела, к чему клоню. По крайней мере, не осознанно.
Он открыл мою дверь, несмотря на свои правила не открывать ее для меня.
— Что, если ты захочешь… чего?
— Ничего. — Я забралась на сиденье и взяла у него коробку.
— Я беспокоюсь о тебе. О том, что скрыто под поверхностью… — Он медленно покачал головой.
Прежде чем я успела изобразить обиду или действительно обидеться, он захлопнул мою дверь.
***
Моя первая ночь в одиночестве, я взаправду по-настоящему была одна, была странной. Я заперла дверь наверху лестницы, чтобы не пустить обнаженного рыбака в подвал. Но каждый раз, когда я слышала странный шум, мне хотелось только одного — взбежать по лестнице и попросить его выяснить, откуда доносится шум. Я не сразу поняла, что имел в виду Фишер, когда сказал, что я взрослая лишь юридически. Спрятавшись под одеялом, я чувствовала себя десятилетним ребенком, который прячется от бугимена.
В субботу я совсем не видел Фишера — впрочем, я вообще не выходила из подвала. В воскресенье я совершила свой первый большой самостоятельный поход в близлежащую церковь. Прихожане были одеты немного более непринужденно, чем те, к которым я привыкла в церкви моих бабушки и дедушки в Техасе, но все были милы. Я ушла с дюжиной новых контактов в телефоне от прихожан, которые предлагали помочь мне освоиться в этом районе всеми возможными способами.
— По какому случаю?
Выйдя из маминого авто, я повернулась на голос Фишера. Серьезно, он когда-нибудь носил дома футболку? Он, говоря словами моей мамы, чистил мотоцикл на подъездной дорожке рядом со своим грузовиком.
Шорты, которые очень низко висели на его талии.
Ни обуви, ни носков.
Загорелый с головы до ног. Он был смесью Тео Джеймса и Лиама Хемсворта. Определенно улыбка Тео, когда он не ворчал.
— Что ты имеешь в виду? — Я двинулась в его сторону, закидывая ремешок сумочки на плечо.
— Платье. Прическа. Макияж. — Он бросил на меня быстрый взгляд, прежде чем вернуть свое внимание к мотоциклу, обрабатывая хром у шин.
— Ну, справедливости ради, ты видел меня после долгого перелета. С гнездом на голове и пижаме посреди ночи. И собранной рано утром, чтобы отвезти маму в аэропорт.
— Позволь мне перефразировать. Где ты была?
Я стояла рядом с его грузовиком, сохраняя между нами расстояние в шесть футов.
— Не то чтобы это было твоим делом, потому что сегодня воскресенье, и я не работаю на тебя сегодня, но я ходила в церковь.
— Да? И как все прошло?
— Отлично. У меня появилось много друзей.
— Мог бы догадаться.
— Что я заведу друзей?
— Что ты заведешь друзей в церкви.
— Ха. Ха. Я могу завести друзей и вне церкви. Но мой босс не выпускает меня из своего грузовика больше, чем на две секунды, поэтому у меня никогда нет возможности…
— На что? — Он бросил на меня еще один быстрый взгляд, вытирая рукой лоб.
— Встретить таких людей, как Джеремайя. — Я пожала плечом, небрежно намекая на свой интерес к Джеремайе, которого я еще не встретила.
— Таких, как он? Или его самого?
— И то, и другое.
— Я не думаю, что он посещает церковь.
— Не имеет значения. — О, это имело большое значение, но я ненавидела то, как Фишер заставлял меня чувствовать себя чопорной и правильной церковной девушкой.
— Он матерится, — сказал Фишер.
— И что?
— Ну, я заметил, что ты морщишься, когда я говорю «блядь», «дерьмо», «черт», «хрен», даже «член». А член — это ведь не ругательство, верно? Это скорее часть тела или синоним слова «мудак», которое тебе тоже не нравится.
— К чему ты клонишь?
— Я хочу сказать, что, тебе бы понравилось быть рядом с Джеремаей, если бы он использовал эти слова во всех своих предложениях?
— Их произношу не я, так что неважно.
— Правда? — он снова остановил свою полировку, чтобы осмотреть меня, прочитать меня. — Что, если он захочет сделать что-то большее, чем просто потусоваться с тобой? Ты на это согласна?
— Я не думаю, что то, на что я согласна, это твое дело.
— Может быть, тебе стоит держаться своих новых друзей из церкви. Я буду чувствовать себя спокойней от этого, и Рори тоже.
— Ну, я…
— Да, да… ты уже взрослая. Я слышал, как ты упоминала об этом пару раз.
— Ну, это правда. Значит, мне не
