питиму?
— Чтоб пуля в лоб не попала. А потом перестал кланяться, когда понял — если свистнула, значит, пролетела.
— А питиму?
— Когда в школу пойдешь, тогда узнаешь питиму. Слазь!
Однажды утром, когда все собирались кто на службу, кто на учебу, Анастасия Дмитриевна встала, сделала несколько шагов от тахты и рухнула на пол, потеряв сознание. На грохот падения и Митькин рев прибежали с округлившимися глазами Мария Петровна, Александр Григорьевич и Нина, еще не вполне одетые, дожевывая. Падая, Анастасия Дмитриевна разбила скулу и локоть.
— Гипертонический криз, но, кажется, не инсульт. Надо сделать магнезию внутримышечно, — авторитетно сказала Нинка.
— Но-но, не бери на себя слишком много, — пресек отец. — Маша! Вызывай «Скорую»! — А дочке напомнил — Есть, между прочим, в уголовном кодексе статья насчет врачевания людьми, не имеющими на то права. Вы это не проходили? Вот ссадины действительно обработай.
— Благодарю за доверие! — обиделась Нинка и пошла за зеленкой и бинтом.
К приезду «Скорой» Анастасия Дмитриевна оклемалась, что с ней было, не помнила, удивилась, что упала. Врач «Скорой» определил спазм сосудов головного мозга, сделал что надо, велел полежать и вызвать невропатолога из поликлиники.
С больной осталась Мария Петровна. В полдень в дверь позвонили. Степан Тимофеевич.
— Извините, что-то моя подружка гулять не выходит. Не приключилось ли чего?
Узнав, что приключилось, покачал головой. Увидел Митьку, который тоже выбежал на звонок в прихожую, и предложил:
— Ну, молодой человек, пойдем гулять с дедушкой вместо бабушки. Про войну тебе расскажу, хочешь?
— Хотю, — без колебаний согласился Митька.
— Не волнуйтесь, мы с ним старые знакомые, Тася, Анастасия Дмитриевна подтвердит.
— Ну, спасибо, погуляйте. Только недалеко, во дворе, — разреши ла Мария Петровна.
Старый и малый ушли, а Мария Петровна, подойдя к окну, увидела, как старик усадил Митьку на качельки и медленно покачивает, контролируя амплитуду колебаний.
А бабушка лежала и переживала. Подозвала Марию Петровну и сказала, глядя в потолок:
— Вызовите, пожалуйста, такси. Я сейчас передохну и поеду назад, к этим, своим.
— Да что вы, Анастасия Дмитриевна! Вам надо отлежаться, и потом, кто там за вами будет ухаживать?
— Нет-нет, не могу у вас на шее висеть. Вам спасибо за все, а они обязаны. — И рот у нее задергался, как она его ни сжимала. Но она совладала с собою, зажала губы, и только одна слезиночка перекатилась через нижнее морщинистое веко.
— Как вы думаете, Мария Петровна, не инсульт у меня?
— Какой же инсульт, когда вы нормально говорите, руки, ноги движутся. — И она ласково погладила Анастасию Дмитриевну по руке. — Сейчас все стали ужасно осведомленные. У Льва Николаевича Толстого такое несколько раз бывало — он тоже падал и терял сознание, но тогда говорили — игра сосудов. И все. И он быстро поправлялся без всяких неотложек и больниц. Поспите лучше. Есть не хотите? Может быть, чаю с хлебом, с маслом дать вам? Нет? Тогда поспите.
На следующее утро Анастасия Дмитриевна разливала чай на кухне всем уходящим на работу, была подвижной, ровной духом, только ссадины на щеке напоминали о вчерашнем.
— Идите, идите, не волнуйтесь, — приговаривала она. — Я уж и забыла, что было. Теперь до самой смерти не повторится.
— А может, Марии Петровне все-таки посидеть с вами? — предложил Александр Григорьевич.
— Идите, идите. Я как молодая.
Вскоре зашел Степан Тимофеевич с кульком пряников.
— Которые тут больные?
— Больных нет, все здоровые, — улыбнулась Анастасия Дмитриевна.
— Значит, напрасно я на пряники разорился? На свои ведь покупал, не на месткомовские, вот что обидно, — пошутил Степан Тимофеевич и чмокнул бабушку в щеку.
Попили чайку с пряниками.
— Искусство стареть, — разглагольствовал, отхлебывая из чашки, старик, — это искусство кое о чем не думать. Я этому научился, чего и тебе желаю.
Гулять с Митькой все же пошел Степан Тимофеевич.
— Если будет мороженое выпрашивать, не поддавайся — он немножко простужен, — шепнула бабушка на ухо старику.
Старый и малый, как самые нормальные дед с внуком (Степан Тимофеевич явно наслаждался, ведя малыша за ручонку), прошли через двор на улицу, потом на бульвар, где пенсионеры и прохожие. которым делать нечего, играли на скамьях в шахматы и домино.
— Купи маоженое, — попросил Митька, указывая на белую палатку в начале бульвара.
— Денег не взял. Ни одной копеечки.
— А в камане?
— В кармане ветер гуляет.
— Какой ветей?
— Слабый до умеренного, северо-западный, иногда порывистый, пять метров в секунду.
Такой диалог мог бы продолжаться до бесконечности, но тут один из шахматистов встал с огорченным лицом, взял портфель и ушел, а оставшийся сказал:
— Ну, Тимофеич, садись, на победителя.
Степан Тимофеевич склонился над доской, усадив малыша за своей спиной. Но тот сполз на землю и отправился в самостоятельный поиск по бульвару. Вскоре между носом Степана Тимофеевича и гривкой деревянного коня на с-4 появилась детская ручонка с монетками — медными и серебряными. Степан Тимофеевич удивленно отпрянул от доски.
— Купи маоженое, — сказал Митька.
— Это откуда же такая прибыль?
— Тети дали.
— Какие тети?
Митька показал в сторону на другую скамью, где сидели две женщины при двух тучных хозяйственных сумках.
— Что же ты им сказал?
— Помогите бедному сиётке!
— Кому кому? Селедке?
— Бедному сиётке.
— Сиротке! — пояснил, хохоча, партнер Степана Тимофеевича. — Ну, добытчика ты себе нашел!
Степан Тимофеевич встал, взял Митьку за руку и пошел к добрым тетям, одна из которых показывала другой красную кофту с болтающимся картонным ярлыком и возбужденно тыкала в ярлык пальцем.
— Кто же тебя научил попрошайничать?
— Баба Фиса.
— А не баба Тася?
— Баба Фиса.
— Ну, дела, — усмехнулся Степан Тимофеевич, подходя к тетям, которых в народе именуют хлестким словцом с неясной этимологией — хабалки.
— Вы бы, гражданочки, прежде чем милостыню подавать, поинтересовались, с кем ребенок на бульвар пришел, где живет, может быть, он заблудился…
— Что ж нам с него допрос сымать, что ли? — огрызнулась одна из хабалок.
Степан Тимофеевич швырнул ей мелочь в подол и пошел прочь так ходко, что Митьке пришлось основательно поработать ножками, поспевая за дедом. А тому хотелось поскорее выяснить, что это за Фиса такая, научившая малыша черт знает чему.
Поднялись на третий этаж. Степан Тимофеевич звонил, звонил. Даже сильно постучал, никто не отворил…
День похорон — десятое октября, выдался непогожий, холодный, мокрый. Гроб от ворот катили на тележке по черной аллейке с прилипшими к асфальту рыжими листьями. Александр Григорьевич и Нина толкали медленно, чтобы не отставал Степан Тимофеевич, рядом с которым шла Мария Петровна. В это время к воротам подъехало такси, из него вышли Алина и Эличка. Эличка в длинном бордовом кожаном пальто, в сапогах с
