— Эй, кто-нибудь! — Я хлопнула в ладоши.
Официант явился сразу с кувшином.
— Пятый, мадам, — шепнул он, наполняя бокалы.
— Неси еще! И позови Педро! — потребовала я и доверительно сообщила официанту на ухо: — Он один меня любит, а эти... — я погрозила пальцем обнимающимся Мареге и Игнасио, — эти — мужеложцы.
— Мари, дорогая, как я счастлив, что ты познакомила меня с ним, — заплетающимся языком произнес Марега, — дай я тебя поцелую!
— Нет, — гордо отрезала я. — Официант, еще вина!
— Мари, Мари! — Они тянули ко мне много мелких ручек.
— Сеньорита, поцелуйте сеньоров, и я отведу их спать, — совершенно трезвым голосом сказал огромный Педро, и мне стало ужасно стыдно, ведь, кажется, я действительно напилась...
Со всех сторон на меня надвигалась темнота, и я заплакала, однако из мрака вдруг опять бесшумно возник Педро, но почему-то у него была борода и он весь был меньше, и этот уменьшенный Педро ласково спросил:
— Сеньорита не хочет спать? Второй час...
— Педро, хороший, добрый Педро, я гадость, я совсем не сеньорита! — Я плакала уже в голос, а вокруг сделалось окончательно темно. — Я гадость!..
Глава 9, в которой Вонахью вошел в свою комнату
Ричард Вонахью вошел в свою комнату и запер дверь за собой. Духота еще больше подчеркивала убожество обстановки. Нищета с претензией на роскошь. Да еще эта борода, очки и чужое имя... Мерзость какая, подумал он и включил вентилятор. Сооружение под потолком недовольно заскрипело и медленно двинулось вокруг своей оси с нарастающим ржавым лязгом, угрожающе подрагивая облупленными лопастями. Вонахью передернулся и отключил механизм, который еще немного покрутился и поскрипел по инерции.
Он распахнул окно. Унылый пустырь, мусорные баки. Наверняка в них копошатся крысы. Вон, мелькнула шустрая тень... Глухая стена архива, кривое деревце или даже куст неясной породы, и парочка, занимающаяся под его условным прикрытием любовью. Мачо придвинул свою подружку к стене, видны только ее ножонки, обнимающие его за пояс, и старательно трудится. Почему это так гнусно, когда это делают другие?
Зазвонил телефон. Вонахью передернул плечами и опустил жалюзи.
— Да, слушаю, — сказал он в трубку.
— Что новенького, внучек? — жизнерадостно спросил дон Рикардо. — Как успехи?
— Дедушка! — обрадовался Вонахью и тут же встревожился: — Что-то случилось? Ты никогда не звонишь ночью.
— Ничего, малыш. Просто не спится по-стариковски.
— Я уж было подумал, что из-за этого...
— Из-за кого, Риччи?
— Да оказывается, есть еще один претендент на золото Шелгвауканы.
— Брось ты, Риччи! Глупый, напыщенный болтун! Уберем, когда подойдет время.
Вонахью поморщился, он не любил, когда дед говорил так, тем более что говорил он правду.
— Дед, он вовсе не глуп. Знаешь, в конце концов, он мне даже понравился.
— Неужели? Говорят, что он твой конкурент...
— Ты шутишь? — растерялся Вонахью. Наверняка Билл уже донес дону Рикардо о мисс Люно, дед и намекает на «галантное» соперничество, решил он. Надо было самому позвонить и рассказать, ведь дед — единственный, кто меня действительно понимает и любит. — Ты имеешь в виду женщин?
— Ну, Риччи! Здесь тебе никогда не было равных!
Вонахью вздохнул.
— А вот я больше не уверен.
— Ты меня удивляешь, Риччи. Нравится этот болван, какие-то сомнения в своих мужских качествах. Я не узнаю тебя, малыш!
— Дед, я и сам не узнаю себя. — Он снова вздохнул.
— Да что ты там развздыхался? Выкладывай все, как есть! Не молчи. Любая баба всего лишь баба, и только!
— Она не баба.
— Конечно, парижанки не бабы! Они...
— Дед! — Так и есть, мой дедушка, как всегда, знает все, вплоть до места рождения, расстроился Вонахью, но поговорить с дедом о Мари ему очень хотелось. — Дедушка, понимаешь, она совсем не такая, как остальные. Она... ну как бы тебе сказать... Даже этот доктор, и тот понимает.
— Ну-ну. Значит, все-таки конкурент?
— Не знаю я! Но он тоже растерян не меньше.
— Риччи, ты меня заинтриговал. Я закурю, пожалуй. Рассказывай.
— Дед, я боюсь. Я никогда не испытывал такого. Только не смейся. Правда. Я боюсь, что уже не смогу без нее.
— Ты ей сказал?
— Что ты! Я тогда уж точно не смогу с ней расстаться.
— Ну и не расставайся.
— А захочет ли она, узнав, кто я?
— Богатый человек, мой первый наследник.
— Дед, я не хочу тебя обижать, но не каждая женщина согласится связать свою жизнь с мужчиной, живущим под чужой фамилией и беглым психом. Моя репутация ученого погублена навеки.
— Глупости.
— Нет, не глупости. Даже этот доктор все понял. Понимаешь, дед, она ему тоже нравится. И он ей.
— Риччи, а вот я ничего не понимаю. Кто кому нравится? Она — тебе, а он — ей?
— Нет, она нравится нам обоим, а мы — ей.
—Оба?
—Да!
— Я тебе уже высказал свое мнение о парижанках. И не вздумай устраивать французскую «ля мур де труа»! Хоть меня-то, старика, постесняйся!
— Дедушка, милый, о чем ты? Мы и так оба виноваты перед Мари! Понимаешь, мы с ним никак не могли уступить ее один другому, вернее она не могла никак выбрать одного из нас, и мы ее сдуру напоили... Мы же не знали, что ей так мало надо. Мы даже сами из солидарности притворились пьяными, и Педро нас как бы увел. А потом я все-таки вернулся, я не мог вынести, что она осталась одна совсем беспомощная рядом с Педро. Педро тоже без ума от нее...
— Риччи, да что же это за баба такая?
— Такая, дед, такая! Я отнес Мари в ее номер и уложил в постель.
— Ох, — облегченно вздохнул дон Рикардо, — ну хоть тут-то все было удачно? Молодец, переиграл этого болтуна!
— Да ничего не было! Я ее уложил, а она плакала, и ругала себя, и принимала меня за Педро. Она потом себя еще больше корила бы, она подумала бы, что была с Педро...
— Этот-то кретин при чем? Неужели она и с ним?..
Наверное, я все-таки зря стал исповедоваться перед дедом, засомневался Вонахью, он уже не тот, старый, все путает, ничего не соображает, вылитый мсье Сашель... А какой раньше был, как я всегда любил его!
— Дедушка, да ни с кем она! Просто мы ее случайно напоили, а Педро давно оберегает ее, с самого ее появления. Ты же сам ему велел.
