Как, Мэри? Ты ужалена хулой (Змея страшна и мертвая) газеты? Мою поэму ты зовешь плохой За то одно, что лишена сюжета? Мышей не ловит котик молодой, Но он прелестен, несмотря на это, Резов и смел. Я просто в этот раз Фантазию слагал, а не рассказ[5].
— Получается, что это… она ему выговорила "фи", а он взял да и включил свои оправдания в поэму. Уму непостижимо!
— Но роман, о котором мы спорим, назван "Франкенштейн, или Современный Прометей", а Шелли уже осмыслял образ Прометея в поэтической драме "Освобожденный Прометей", я присутствовал в салоне мадам Рекарди, где он читал отрывки. Помню, тогда я не решился вступить в дискуссию, хотя кто-то из присутствующих вскоре припомнил Перси трагедию Эсхила "Прометей прикованный", и он подтвердил, что замысел подсказало ему именно это произведение. Помню, читал когда-то, там прикованный к горе Прометей с горделивым презрением отвечает на упреки Зевса.
Нокс кивнул, Эсхила изучали в школе, где он учился. И он прекрасно помнил эту вещь.
— Кстати, Шелли тогда высказался в таком роде, что лично для него де неприемлема традиционная концовка мифа, там, где происходит примирение повелителя Олимпа и гордого титана — защитника и учителя людей. Он тогда озорно ухмыльнулся, от чего стал похож на уличного озорника, и сказал, что в его представлении подобная концовка не достойна гения Эсхила, так как она слаба и лишена зубов. И добавил, что, безусловно, святош должен устраивать такой итог — полное примирению между Защитником человечества и его Угнетателем, эдакое возвращение блудного сына. Нет, Прометей уже не будет Прометеем, если перестанет быть бунтарем. Революционер, отказавшийся от идеалов революции и согласившийся быть как все, вставший, так сказать, в среднюю линию, перестает быть самим собой. Таким образом, бунтарь, освободитель угнетенных, революционер исчезает вместе со своим некогда гордым именем, дабы превратиться в среднестатистического гражданина.
Шелли не только восхищался бунтарем Прометеем, но и освободил своего героя, а вместе с ним и все человечество, которое вслед за своим лидером сбрасывает с себя цепи рабства и угнетения. Потому как ясно как день: даже если автор освободит одного только Прометея, тот не успокоится, пока не дарует свободу всем до последнего человека на земле, а потом спустится в Аид и освободит обретающиеся там души грешников.
Ну или как-то так. А ведь название книги — "Франкенштейн, или Современный Прометей".
— Мэри, безусловно, отлично знает эту вещь, если, конечно, Перси уже закончил ее. — Нокс примиряюще улыбнулся, как человек, знающий намного больше, нежели его собеседник, но не желающий это лишний раз подчеркивать. — Можем поспорить, что в издательство рукопись придет перебеленная ее рукой, так что ей эта тема тоже хорошо знакома, не удивлюсь, если они обсуждают ее дома…
— Значит, вы все же настаиваете, что "Франкенштейна" написала женщина? Женщина, не имеющая должного образования или опыта? Сколько, говорите, ей?
— Девятнадцать.
— Чушь. Я бы скорее предположил, что автор романа сам Байрон. Этому все нипочём.
— А вы прочитали книгу? — Нокс затаил дыхание.
— Прочитал, в последний момент изъял из типографии, прочитал, был под впечатлением и разрешил издание. И теперь, насколько я знаю, книгу уже можно приобрести в магазинах. Но женщина… нет, в голове не укладывается. "В твою брачную ночь я буду с тобой", как сказано! Вы помните, существо требует сотворить для него подругу, и, когда мастер уничтожает уже готовый задышать и открыть глаза образец, он произносит эту фразу, имея в виду, что, раз создатель не дал ему возможности наслаждаться семейным счастьем, этого счастья будет лишен и он сам. Нет, что ни говорите, женщина не может так мыслить, ей это просто не дано.
— Почему не дано? — пожал плечами Нокс.
— Да потому, что таким образом чудовище дает своему создателю шанс одуматься и попытаться все исправить. Автор-женщина должна была либо отправить монстра восвояси, где бы он проклинал творца и плакал, либо он бы напал на создателя и убил его. Но это… — Какое-то время они сидели молча, каждый думал о своем. — В одном ты прав, — первым нарушил молчание суперинтендант, — жалобы на "Франкенштейна" уже поступают, и мы должны с ними что-то делать. Глупо отрицать, что полиции уже известно имя автора, твоими стараниями мы теперь знаем даже больше, чем вся эта свора репортеров. Но вот только что нам делать с этим знанием?
— Что вы имеете в виду?
— Ты сам заметил, что в романе слишком много неприятных вещей. Вся эта возня с дохлятиной, брр, так вот, если мы разгласим, что все эти мерзости и непотребства — плод воображения юной дамы… общественность вправе потребовать медицинского освидетельствования Мэри Шелли, и в результате ее отправят в Бедлам.
— Полагаю, не нам это решать, — криво усмехнулся Нокс.
— Нет уж. — Суперинтендант с размаху хлопнул себя по коленке. — Знаем мы, что делает с людьми Бедлам. Сам посиди годик на цепи, повой на луну. Если женщину провозгласят сумасшедшей, ей уже не жить, это я тебе говорю. Они будут бить ее, связывать, заставлять часами сидеть в холодной ванной или крутиться на специальной карусели, пока она не выблюет все свои потроха, а заодно и мозги. Если Мэри Шелли действительно автор "Франкенштейна", я бы хотел узнать о ней больше. Вот, к примеру, что она пишет сейчас, есть ли готовые тексты и можно ли это почитать? Кто ее родители? Как она воспитывалась? Откуда в ней все это?
В любом случае, прежде чем арестовывать порядочную женщину и мать семейства за неподобающее поведение, требуется разузнать о ней больше, чтобы было что предъявить в суде. Так что с этого дня Мэри Шелли — твое задание наравне с Гордоном Байроном. Усек? Я тебе не говорил, за Перси Шелли наблюдает один наш агент и он во многом преуспел. Я сообщил ему о тебе, и сегодня он будет ждать тебя возле дома Шелли. Не удивляйся. Этот мазурик, кстати, его имя Паоло итальянец, умудрился устроиться к ним слугой. Тебе нужно будет подойти сегодня к дому Шелли. Напротив них находится мелочная лавка. Придешь туда часа в два, как бы за покупками, корзинку или котомку можно взять. Он в это время будет выглядывать тебя в окно и, когда приметит, выйдет, и там уж вы сами. — Суперинтендант подошел к стене и снял висевшую на гвозде красноватую потертую шляпу. — Я сказал ему, что на тебе будет эта шляпа. Он не очень-то хорошо видит, да и мало ли кто явится в лавку, а красное пятно уж как-нибудь заметит. В общем, удачи.
