По соседству с нами находилась дача госпожи Люсьен, муж которой был большим другом моего отца. Однажды вечером она пригласила нас, меня и мою мать, провести весь следующий день у нее в замке. Ее муж, сын и несколько молодых людей, приехавших из Парижа, собрались там для кабаньей охоты, и большой обед должен был прославить победу нового Мелеагра. Мы дали слово.
Приехав в замок, мы уже не застали охотников, но так как парк не был огражден, то легко могли присоединиться к ним.
Время от времени до нас должны были доходить звуки рога и, слыша их, мы могли бы, если захотим, прибыть на место охоты и получить все удовольствия, не рискуя устать. Господин Люсьен остался в замке с женой, дочерью, моей матерью и мной; Поль, его сын, распоряжался охотой.
В полдень звуки рога начали приближаться; мы услышали сигнал, повторившийся несколько раз. Господин Люсьен сказал нам, что теперь время смотреть, кабан утомился и пора садиться на лошадей. В ту же минуту прискакал к нам один из охотников с приглашением от Поля. Господин Люсьен взял карабин, повесил его через плечо; мы трое сели на лошадей и отправились вслед за ним. Матери наши пошли пешком в павильон, вокруг которого происходила охота.
Через несколько минут мы были уже на месте и, несмотря на мое отвращение к подобным удовольствиям, вскоре звук рога, быстрота езды, лай собак, крики охотников произвели и на нас свое действие, и мы, Люция и я, поскакали, полусмеясь, полудрожа, наравне с самыми искусными наездниками. Два или три раза мы видели кабана, перебегавшего аллеи, и каждый раз собаки были к нему все ближе и ближе. Наконец он прислонился к одному большому дубу, обернулся и выставил голову навстречу своре собак. Это было на краю прогалины в лесу, на которую выходили окна павильона, так что госпожа Люсьен и моя мать могли видеть все происходящее.
Охотники стояли в сорока или пятидесяти шагах от того места, где происходило сражение. Собаки, разгоряченные бегом, бросились на кабана, который почти исчез под их движущейся пестрой массой. Время от времени одна из них летела вверх на высоту восьми или десяти футов и падала с визгом вся окровавленная, потом бросалась в самую гущу и, несмотря на раны, вновь нападала на своего неприятеля. Это сражение продолжалось около четверти часа, и уже более десяти или двенадцати собак было смертельно ранено. Это зрелище, кровавое и ужасное, сделалось для меня мучением и, кажется, то же действие произвело на других зрителей, потому что я услышала голос госпожи Люсьен, которая кричала: «Довольно, довольно, прошу тебя, Поль, довольно!» Тогда Поль соскочил с лошади с карабином в руке, прицелился в середину собак и выстрелил.
В то же мгновение стая собак отхлынула, раненый кабан бросился в ее середину и, прежде чем госпожа Люсьен успела вскрикнуть, напал на Поля; тот упал, и свирепое животное, вместо того чтобы бежать, остановилось в остервенении над своим новым врагом.
Тогда последовала минута страшного молчания; госпожа Люсьен, бледная как смерть, с руками, протянутыми к сыну, шептала едва понятно: «Спасите его!.. Спасите его!..» Господин Люсьен, который один был вооружен, схватил карабин и хотел прицелиться в кабана. Но Поль был под ним, малейшее отклонение ствола — и отец убил бы сына. Судорожная дрожь овладела им; он увидел свое бессилие, бросил карабин и устремился к Полю, крича: «На помощь! На помощь!» Прочие охотники последовали за ним. В то же мгновение один молодой человек соскочил с лошади, поднял ружье и закричал громким и твердым голосом: «Место, господа!» Охотники расступились, чтобы дать проход. То, что я рассказываю вам, происходило менее одной минуты.
Взоры всех остановились на стрелке и на его страшной цели. Он же был тверд и спокоен, как будто перед глазами его была простая дощатая мишень. Дуло карабина медленно поднялось от земли; когда оно достигло нужной высоты, охотник и ружье сделались такими неподвижными, как будто были высечены из камня. Раздался выстрел и кабан, раненный насмерть, повалился в двух или трех шагах от Поля, который, освободясь от своего противника, стал на одно колено и схватил охотничий нож. Но это было излишне: пуля была направлена верной рукой и стала смертельной. Госпожа Люсьен вскрикнула и упала в обморок; Люция начала опускаться на лошади и упала бы, если бы один из охотников не поддержал ее; я соскочила со своей лошади и побежала на помощь к госпоже Люсьен. Охотники, исключая стрелка, который, выстрелив, спокойно ставил свой карабин к стволу дерева, окружили Поля и мертвого кабана.
Госпожа Люсьен пришла в чувства на руках сына и мужа. Поль получил только легкую рану в ногу. Когда прошло первое волнение, госпожа Люсьен взглянула вокруг себя: она хотела выразить всю благодарность матери и искала охотника, спасшего ей сына. Господин Люсьен понял ее намерение и подвел его к ней. Госпожа Люсьен схватила его руку, хотела благодарить, залилась слезами и могла только сказать: «О! Господин Безеваль!..»
— Так это был он? — вскричал я.
— Да, это был он. Я увидела его здесь в первый раз, окруженного признательностью целого семейства, и была ослеплена волнением, причиненным мне сценой, героем которой был он. Это был молодой человек, среднего роста, с черными глазами и белокурыми волосами. С первого взгляда ему было не более двадцати лет, но, приглядевшись внимательнее, можно было заметить легкие морщины, начинавшиеся от век и расширявшиеся к вискам, и неприметную складку, проходившую по лбу его и показывавшую постоянное присутствие мрачной мысли. Бледные, тонкие губы, прекрасные зубы и изящные руки дополняли облик этого чело века, который сначала внушил мне скорее чувство отвращения, нежели симпатии: так холодно было среди всеобщего восторга его лицо, когда мать благодарила его за спасение сына.
Охота кончилась, и мы возвратились в замок. Войдя в гостиную, граф Безеваль извинился, что не может оставаться долее: с него взяли слово приехать на обед в Париже. Ему заметили, что надо сделать пятнадцать лье за четыре часа, чтобы поспеть вовремя. Граф отвечал, улыбаясь, что лошадь его привыкла к такой езде, и приказал своему слуге привести ее.
Слугой был малаец, которого граф привез из путешествия в Индию, где получил значительное наследство. Малаец носил костюм своей страны и, хотя жил во Франции уже около трех лет, говорил только на родном языке, из которого граф знал несколько слов и с их помощью объяснялся с ним. Он исполнил приказание с удивительным проворством, и скоро мы увидели из окон гостиной двух лошадей, рывших от нетерпения землю, — их породой так восхищались все мужчины! Это были и в самом деле две превосходные лошади, которые принц Конде хотел купить, но граф удвоил цену, предложенную его королевским высочеством, и они были у него похищены.
Все провожали графа до подъезда. Госпожа Люсьен, казалось, не сумела за это время выразить ему всю свою признательность и сжимала его руки, умоляя возвратиться. Он обещал, бросив быстрый взгляд, заставивший меня опустить глаза: не знаю отчего, но мне показалось, что этот взгляд был адресован мне. Когда я подняла голову, граф был уже на лошади. Он сделал общий поклон и в последний раз поклонился госпоже Люсьен, потом сделал Полю дружеский знак рукой и, пришпорив лошадь, поскакал по дороге.
