ночи поднялся жар. От острой боли кроха кричала, как подстреленный зайчонок. Беспамятно любивший дочку священник всю ночь носил ее на руках, прижимая к себе пышущее жаром тельце. Домашние средства не помогали, и утром, махнув рукой на церковный сан, священник отнес закутанную в полушубок девочку к знахарке. Старуха пошептала наговоры, сделала примочки, но лучше не стало.
Домой отец Денис возвращался бегом, чтобы еще больше не застудить ребенка. Дочь заходилась в таком безутешном плаче, что прохожие сочувственно оглядывались. Не видя белого света, священник внезапно налетел на сутулого темноликого человека в долгополой восточной одежде. Отступив на шаг, незнакомец неожиданно спросил гортанным голосом:
— Чем больна твоя дочь?
Отец Денис хотел отмахнуться и бежать дальше, но наткнувшись на пронизывающий взгляд незнакомца, отчего-то передумал и поведал ему о своей беде.
— Ступай за мной, — повелительно произнес Захария.
В просторной горнице их встретили два молодых иудея. Девочку положили на стол, размотали платок, сняли повязку. Ловкими пальцами Захария ощупал вздувшееся ушко, что-то приказал помощнику на караимском языке. Появился обитый кожей сундучок с медицинскими инструментами.
— Держи крепко! — приказал священнику Захария. В его руке блеснула игла. Дрожащими руками отец Денис прижал к груди голову дочки. Точным движением лекарь проколол барабанную перепонку. Девочка пронзительно закричала. Из уха тонкой струйкой потек гной.
— Все! — сказал Захария.
— Как все? — похолодел священник.
— Возвращайся домой, — усмехнулся лекарь. — Твоя дочь будет здорова.
На следующий день отец Денис снова пришел в дом Захарии. Стесняясь, развернул подарок — кунью шапку. Лекарь примерил шапку, смешно скосив глаза к носу. Пригласил сесть. Помощники принесли вино и сыр.
— Я вижу, ты священник, — улыбнулся Захария. — Скажи: почему христиане считают иудеев своими врагами? У нас один закон, только у евреев он зовется Торой, а у вас — Ветхим Заветом. Хочешь, я почитаю тебе Библию на иврите?
Негромко и певуче зазвучал гортанный голос, и время словно исчезло. Священнику казалось, что он слышит заунывный посвист ветра в пустыне, бубенцы верблюдов, крики погонщиков. Ревели боевые трубы Иисуса Навина, рушились стены, горели храмы, бежали толпы избиваемых, возносили молитвы Иегове седовласые пророки…
…Голос затих, и, стряхнув оцепенение, священник открыл глаза, словно после глубокого сна. Уже наступил вечер, и лицо Захарии было неразличимо в потемках.
Перед тем как уйти, отец Денис обернулся.
— Позволь мне прийти завтра.
— Приходи, — кивнул Захария. — И если у тебя есть друг, которому ты доверяешь, приводи его с собой.
— Как легко вы с ним управились, господин! — восхищенно воскликнул Моисей Хануш, когда за священником закрылась дверь.
Тонкие губы Захарии растянулись в усмешке:
— Мне помогала его дочь.
3
На следующий день отец Денис привел с собой отца Алексея, протопопа с Михайловской улицы. В отличие от лысоватого, невзрачного Дениса протопоп был видным мужчиной с густой гривой вороных кудрей. Войдя в горницу, гость привычно поискал глазами икону.
— Икон здесь нет, — насмешливо промолвил Захария, — ибо вторая заповедь гласит: «Не делай себе кумиров или изображений того, что на небе, на земле или в воде». Ну, сам подумай: можно ли поклоняться раскрашенным доскам?
— Мы поклоняемся не естеству дерева и красок, но светлому образу, на иконе изображенному, — возразил отец Алексей словами Иоанна Дамаскина.
Захария улыбнулся. Он любил достойных противников.
— Что ж, я слышал, что в Новгороде среди священников есть весьма образованные люди. Думаю, ты из их числа. Хочешь посмотреть мои книги?
Он подвел священников к тесно уставленной полке и стал один за другим снимать фолианты. Первая же книга повергла гостей в трепет. Это была «Мудрость Менандра Мудрого» — мечта любого книжника.
Открыв «Менандра» на первой странице, Захария прочел: «Человеку сущу человеческая требно есть смыслити. Велико есть богатство человеку ум». Поглаживая тисненые кожаные переплеты, лекарь негромко произнес: — Разные люди видят в этих книгах одни и те же слова, но понимают их всяк по-своему. Одни читают Библию как занимательную историю о патриархах, царях и пророках. Эти люди достойны жалости. Другие мнят себя толкователями священных текстов и учат по ним других, как им жить. Но каждый из них учит тому, что доступно его пониманию и кажется ему важным и правильным. Эти люди подобны пастуху, который ведет стадо, сам не зная куда. И есть избранные, которым доступно сокровенное знание Торы. Ибо в Торе есть все, но, чтобы постичь ее тайный смысл, нужна целая жизнь.
…С этого дня Алексей и Денис зачастили в дом Захарии. Вслед за ними потянулись на караимское подворье и другие новгородские грамотники. Народ по преимуществу духовный: софийский священник Гавриил, диаконы Гридя Клоч и Наум, зять Алексея Иван Максимов. Заглянул однажды молодой боярин Григорий Тучин. Шел на «жидовские посиделки» со смешком, но, послушав Захарию, призадумался.
Лекарь рассказывал о небесных светилах и о человеческом организме, о свойствах минералов и о древней истории, об удивительных животных и о философском камне. Много говорили о Ветхом Завете. Евангелия Захария почти не касался, до поры щадя чувства священников. Но посеянные им семена сомнения уже прорастали в умах попов мучительными вопросами.
— Единосущен ли Бог или же един в трех Лицах? Приходил ли Мессия? Кто есмь Христос?
И вот однажды Захария открыл Библию и стал читать вслух:
— «И бить будет он страну бичом речей своих, и духом уст своих умертвит злодея. И справедливость будет препоясывать чресла его, и честность будет поясом на бедрах его. И волк будет жить рядом с овцой, и леопард рядом с козленком будет лежать, и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и маленький мальчик будет водить их. Не будут делать зла, и не будут губить на всей Моей горе, ибо полна будет земля знанием Бога, как полно море водами. В его дни Иудея будет спасена, и Израиль будет жить в безопасности, и вот имя его, которым его назовут: Бог — справедливость наша».
Лекарь закрыл Библию и, помолчав, спросил:
— А теперь рассудите сами: можно ли такое сказать о сыне плотника из Назарета?
Ответом ему было тягостное молчание.
Тонкий яд иудейской премудрости капля за каплей проникал в бесхитростный разум новгородцев. Рушился привычный и тесный мирок повседневных забот, и теперь они ощущали себя деревенскими детьми, впервые очутившимися в огромном городе. По ночам вперялись бессонно во тьму, растревоженный разум не хотел уснуть, и, даже выходя по нужде
